Аури меня не ждала, но это было первое место, где я с ней повстречался, и в погожие ночи она иногда выходила сюда, посмотреть на звезды. Я убедился, что в аудиториях, окна которых выходили во дворик, темно и пусто, достал лютню и принялся ее настраивать.
Я играл около часа, когда наконец в разросшихся кустах внизу послышался шорох. Потом появилась и сама Аури — она как белка взбежала по старой яблоне и прыгнула на крышу.
Она подбежала ко мне. Ее босые ноги едва касались залитой варом крыши, волосы развевались за спиной.
— Я тебя услышала, — сказала она, подойдя вплотную. — Я услышала тебя из самых Скачков!
— Я припоминаю, — медленно произнес я, — что я кому-то обещал сыграть.
— Мне, мне! — она прижала обе ладошки к груди и заулыбалась. Она переминалась с ноги на ногу и едва не подпрыгивала от нетерпения. — Мне, мне сыграй! Я так терпеливо ждала, прямо как целых два камня! Ты пришел как раз вовремя. На три камня мне бы терпения не хватило.
— Ну, — сказал я с притворной нерешительностью, — думаю, это зависит от того, что ты мне принесла…
Она рассмеялась, приподнялась на носочках, по-прежнему прижимая руки к груди.
— А ты мне что принес?
Я опустился на колени и принялся развязывать узелок.
— Я принес тебе три вещи, — сказал я.
— Словно в сказке или в песне! — усмехнулась она. — Ты сегодня прямо как настоящий кавалер!
— Ну да, так и есть.
Я протянул ей тяжелую темную бутылку.
Она приняла ее обеими руками.
— А кто ее сделал?
— Пчелы, — ответил я. — И пивовары из Бредона.
Аури улыбнулась.
— Пивовары трудятся как пчелки! — сказала она и поставила бутылку к своим ногам. Я достал каравай свежего ячменного хлеба. Она потрогала его пальчиком и одобрительно кивнула.
Последним я достал цельного копченого лосося. Он один стоил целых четыре драба, но я тревожился, что Аури недополучает мясного с той пищей, которую ухитряется раздобыть без моей помощи. Лосось должен был пойти ей на пользу.
Аури с любопытством взглянула на рыбу, склонив голову набок, чтобы заглянуть в ее выпученный глаз.
— Здравствуй, рыба! — сказала она и посмотрела на меня. — А у нее есть тайна?
Я кивнул.
— У нее вместо сердца арфа.
Аури снова посмотрела на рыбу.
— Неудивительно, что у нее такой изумленный вид!
Аури взяла рыбу у меня из рук и бережно уложила ее на крышу.
— Ладно, вставай. У меня для тебя тоже есть три вещи, это будет справедливо.
Я выпрямился, и она протянула мне нечто, завернутое в тряпицу. Это была толстая свеча, пахнущая лавандой.
— А что у нее внутри? — спросил я.
— Счастливые сны, — сказала она. — Я положила их туда для тебя.
Я повертел свечу в руках, начиная что-то подозревать.
— Ты что, сама ее сделала?
Она кивнула и расплылась в улыбке.
— Да, сама! Я ужасно умная!
Я бережно опустил свечу в один из карманов своего плаща.
— Спасибо, Аури!
Аури сделалась серьезна.
— А теперь закрой глаза и наклонись, я отдам тебе второй подарок.
Я удивился, зажмурился и наклонился. Неужели она мне еще и шляпу сшила?
Я почувствовал, как ее ручки коснулись моего лица и она бережно, осторожно поцеловала меня в лоб.
Я удивился, открыл глаза. Но она уже отбежала на несколько шагов и нервно спрятала руки за спину. Я не знал, что и сказать.
Аури сделала шаг вперед.
— Ты для меня очень важен, — серьезно сказала она, сурово и торжественно глядя на меня. — Я хочу, чтобы ты знал: я всегда-всегда буду о тебе заботиться!
Она робко протянула руку и вытерла мои щеки.
— Нет. Не надо. Сегодня этого не надо. И вот тебе третий подарок: если все будет плохо, можешь прийти жить ко мне в Подовсе. Там хорошо, и тебя там никто не обидит.
— Спасибо, Аури, — сказал я, как только снова обрел дар речи. — Ты для меня тоже очень важна, правда-правда.
— Ой, ну конечно! — уверенно ответила она. — Я ведь прекрасна, как луна!
И она убежала к трубе, из которой торчала железяка, чтобы открыть о нее бутылку. Я тем временем взял себя в руки. Аури вернулась, бережно неся бутылку обеими руками.
— Аури, — спросил я, — у тебя ноги не мерзнут?
Она посмотрела на них.
— А крыша теплая, — сказала она, пошевелив пальцами. — Нагрелась за день на солнышке.
— Тебе башмаки не нужны?
— А что в них будет? — спросила она.
— Твои ноги, — сказал я. — Зима же скоро.
Она пожала плечами.
— Ноги мерзнуть будут.
— А я зимой наверх почти и не выхожу, — сказала она. — Тут не очень хорошо.
Не успел я ничего ответить, как из-за большой кирпичной трубы выступил Элодин — выступил непринужденно, как будто вышел на улицу перед сном.
Мы некоторое время молча смотрели друг на друга — все трое были застигнуты врасплох, хотя и по-разному. Мы с Элодином просто удивились, но краем глаза я видел, что Аури застыла и напряглась, точно лань, готовая умчаться прочь от опасности.
— Магистр Элодин, — сказал я самым мягким и дружелюбным тоном, на какой был способен, ужасно боясь, что он сделает что-нибудь неправильно и спугнет Аури. В последний раз, когда она испугалась и спряталась под землю, прошел целый оборот, прежде чем она показалась снова, — очень рад вас видеть!
— Всем привет! — сказал Элодин, точно копируя мой непринужденный тон, как будто не было ничего странного в том, что мы втроем встретились на крыше посреди ночи. Впрочем, насколько я его знал, возможно, ему это и впрямь странным не казалось.
— Здравствуй, магистр Элодин! — Аури скрестила босые ножки, приподняла юбку драного платья и присела в неглубоком реверансе.
Элодин по-прежнему стоял в тени высокой кирпичной трубы. Он поклонился в ответ на удивление серьезно. Лица его было не видно в темноте, но я без труда мог представить, как он с любопытством разглядывает босоногую хрупкую девушку в ореоле легких волос.
— А что привело вас сюда в эту славную ночь? — спросил Элодин.
Я напрягся. Задавать Аури вопросы было опасно.
По счастью, этот вопрос ее, похоже, совсем не задел.
— Квоут принес мне много всего хорошего, — сказала она. — И пчелиное пиво, и ячменный хлеб, и копченую рыбу, у которой вместо сердца арфа.
— А-а! — сказал Элодин, сделав шаг вперед. Он похлопал себя по карманам, что-то нашел и протянул ей. — Боюсь, что мне нечего тебе подарить, кроме плода цинны.
Аури сделала легкий танцующий шажок назад и плода не взяла.
— А Квоуту ты что принес?
Это, похоже, выбило Элодина из колеи. Он неловко постоял с протянутой рукой.
— Боюсь, что ничего, — ответил он. — Но ведь и Квоут мне, наверно, ничего не принес.
