Габриэлла очнулась от своих мыслей и повернулась к последнему из находившихся в комнате. Боже мой, неужели это Калеб? Этот грубый лоботряс с холодным взглядом!
Габриэлла почувствовала, что у нее сжалось сердце. Она незаметно отпрянула назад. Почему у него такой враждебный вид?
Ей самой непонятны были ее противоречивые мысли. Она не нуждалась в симпатии, но и не хотела быть незваной гостьей.
Не легко оставаться Габриэллой в дни такого чудовищного унижения.
Под холодным взглядом Калеба она быстро опустила глаза.
— Пойдем, поздороваешься с нашими воспитанниками, — сказала Лив. — Мальчики прибыли вчера и…
— Мама, — улыбнулся Таральд. — Не лучше ли сначала предложить Габриэлле раздеться? И немного поесть?
— Фу, еда может подождать. Сними пальто, Габриэлла, и пойдем!
Маттиас и Калеб последовали за ними. Габриэлла старалась выглядеть заинтересованной, но сейчас, когда ей необходим был отдых, получилось так, что она рада присутствию в доме посторонних детей.
Мальчики уже играли вместе старыми игрушками Маттиаса и Калеба и здороваться им было некогда. Габриэлле они показались убогими и тусклыми. Стоит ли тратить силы на эти ужасные отбросы общества? Она не понимала бабушку.
Маленькая девочка встретила безрадостный взгляд Габриэллы с удивлением и страхом. Она попыталась в кровати сделать книксен, но он получился весьма неудачным.
— Почему она лежит? — спросила Габриэлла.
— Ее почти не кормили, — ответила Лив. — Но мне кажется, она сегодня выглядит уже лучше. Не правда ли, мальчики?
— Несомненно.
«Этого я понять не могу», — подумала Габриэлла и тут же забыла об Эли. Равнодушно направилась она к двери.
О, Симон, как ты мог?
Но он мог! Совершенно естественно, что он предпочел веселую легкомысленную женщину скучной Габриэлле. Что она о себе вообразила? Что кому-то она нужна? Никогда состояние Паладинов не соблазняло Симона настолько, чтобы он взял и ее в придачу. Благожелательность милого папочки… Он купил для них дом, дал ей княжеское приданое. Симон отказался от всего. Он не пожелал провести всю свою жизнь с Габриэллой!
Маттиас, двинувшийся вслед за Лив в столовую, сказал через плечо:
— Как видишь, Габриэлла, работы здесь для тебя много.
— Я не думаю, — произнес Калеб, шедший сзади нее.
Она быстро повернулась к нему. Тот холодно сказал:
— Люди, думающие лишь о том, чтобы их любовные огорчения продолжались как можно дольше, нам не нужны.
На глазах Габриэллы появились слезы.
— Вы таких людей будете отдалять от детей? Вы, вообще не понимающий других?
Калеб презрительно посмотрел на нее и даже не подумал ответить.
— Я хочу только умереть, — заявила Габриэлла.
— Мне кажется, Вы этого добьетесь. Такой Вы никому не принесете пользы.
— Да, сейчас я именно такая! — пожаловалась она. — Никому и нигде не нужна!
— Вот как? Вам известно, зачем бабушка пригласила Вас сюда?
— Не она, а мои родители решили отделаться от меня.
— Это меня не удивляет. Я помню Вас милой маленькой девочкой, многое отдавшей другим.
И он отошел от нее.
Габриэлла приглушенным от негодования голосом крикнула ему вслед:
— А я уважаю Вас!
Он даже не повернулся.
После полудня поприветствовать Габриэллу пришли Аре и Бранд с Матильдой и Андреасом, но она ушла в себя и рассеяно, с меланхоличной улыбкой на устах отвечала на их вопросы. Сама же ничего не спросила об их жизни или заботах.
Слова Калеба взволновали ее. Она сознавала, что вела себя глупо, но не собиралась изменяться. Для этого она чувствовала себя слишком разбитой.
Побег Симона словно парализовал ее. И она не могла прийти в себя от этого удара.
Габриэлла не считала предательством то, что он предпочел другую женщину. Чувствами не управляют, и она не захотела бы выйти за него замуж, если бы он остался лишь из уважения к ней, а в мыслях был бы с другой. Нет, ее возмутил способ, к которому он прибегнул. Отвратительная жестокость, трусость. Этого она не могла простить.
Габриэлла едва знала его. Приятно и благовоспитанно беседовали они во время встреч, которые организовывали родители. Она всегда вела себя так, как учила ее мать: держалась на отдалении и была по-женски несколько пугливой. Она мечтала о нем, однако, мечты ее были весьма боязливы, ибо она не могла поверить, что такой интересный офицер может любить ее.
И он этого не пожелал.
Тут она сообразила, что гости собираются домой. А она сидела все это время погруженная в свои мысли!
— Надеюсь, что скоро встретимся, — сказала она любезно, обращаясь к Андреасу, который столь блестяще вписывался в ряд владельцев поместья Липовая аллея. Тенгель в каком-то отношении был самим собой, а его сын Аре, внук Бранд и правнук Андреас привязались к земле, стали дородными, добродушными и покладистыми. Они никогда не шумели, не беспокоились ни о чем. С достоинством они держались в стороне от всяких встрясок, чувствуя за собой крепкую опору.
Андреас был старше Габриэллы на год. Когда они встречались, то говорили только о повседневной жизни. Нервы, пораненные чувства и другое подобное, было вне понимания Андреаса. Об этом можно было говорить с Маттиасом. Но это можно и отложить. Сейчас она хотела бы остаться одна.
Ей предоставили комнату на втором этаже в конце коридора. Комната бабушки была в этом же коридоре, здесь располагались и комнаты трех приемных малышей. Эли спала в комнате рядом с Габриэллой. А Калеб жил рядом с Маттиасом — в той части дома, которая принадлежала Таральду. Габриэлла в беспокойстве улеглась на кровать. Ее охватило слабое волнение. Почему? Понять этого она не могла.
Но оказалось, что нервы расшатались не настолько, чтобы она в первую ночь не могла уснуть, как убитая, хотя и убеждала себя, что, будучи такой несчастной, не сможет заснуть.
На следующий день ее решительно и довольно жестко включили в работу с детьми.
— Но мне необходимо отдохнуть, — жаловалась она.
— Чтобы вновь размышлять о Ваших оскорбленных чувствах? — спросил Калеб. — Ну нет, спасибо!
Лив бодро сказала:
— Возьми-ка эту овсяную кашу, Габриэлла, и попытайся покормить Эли!
— Если она не хочет каши, — промолвила Габриэлла, — значит, может обойтись и без нее. Я не хочу потакать ничьим прихотям.
— Дело не в этом, — терпеливо сказала Лив. — Попробуй, будь добра.
Мученически вздохнув, Габриэлла отправилась в комнату маленькой девочки, которая продолжала лежать так же, как и раньше, выставив кончик носа из-под пухового одеяла.
— Вот тебе каша, — сказала Габриэлла, изобразив на лице нечто похожее на улыбку. — Ешь!
Девочка не пошевелилась. Только с испугом смотрела на нее.
