Ознакомительная версия.
— Начнем, — сказал я бодро и, громко прочитав молитву, ухватил кусок смачной ветчины. — Это весьма!
Альдер с не свойственной ему нерешительностью взял в руки широкий, но очень тонкий ломтик сыра, посмотрел сквозь него на пламя свечи.
— Сэр Ричард, — проговорил он обеспокоенно, — а вы уверены, что это дар паладина, а не… чего-то с той стороны?
Женевьева сказала негодующе:
— Но он же молитву прочел!
— Да, — ответил Альдер, — да, конечно. Но я понимаю, что паладин, как истинный сын церкви, должен жить в строгости…
Я кивнул и сказал покровительственно:
— Ты прав, Альдер. Паладин так и должен. Но, скажу тебе по секрету, за неустанные труды и великие заслуги во славу Господа и церкви я постепенно поднимаюсь по лестнице и в паладинстве. А ты сам понимаешь, что приор способен делать больше, чем деревенский священник, а епископ больше, чем приор… То же самое и в паладинстве. Так что ешь и пей смело, это только начало пира.
— Господи, — воскликнул он устрашенно, — что же будет еще?
— Лучше всего, — ответил я, — мне удается десерт.
Женевьева едва не захлопала в ладоши, как обрадованная девочка, глазки сразу заблестели.
— Ой, а я сладкое так люблю!
Телекс вышел в садик, заботливо взращиваемый Женевьевой, я наблюдал с балкона, как он деловито выдернул пару сорняков, поправил склонившиеся до земли тяжелые головки цветов, а под одну сразу же поставил рогульку из подобранной вблизи сухой веточки.
И еще долго рассматривал бабочек, потом поймал кузнечика и бережно унес с собой в дом.
Мы наблюдали за ним сверху, Альдер спросил тихо:
— Так и не покажетесь?
Я покачал головой:
— Пока нет.
Он пробормотал:
— Да, вам пока не стоит… Ненавидит сильно. Нас нет, мы же простые исполнители…
— Сопротивлялся?
— Вначале, — признался Альдер, — мы вообще не знали, что с ним делать. Даже есть и пить отказывался. Потом постепенно отошел, все-таки молодость… Все мы в детстве легче забывали невзгоды всякие. Сейчас даже счастлив, что может заниматься любимым делом. Но стражу, конечно, мы не снимаем.
Мы вышли во двор, Бобик уже вертится вокруг, не очень солидно, когда такой кабанище скачет, как бурундучок, вон арбогастр вышел из конюшни величавый и аристократичный, посмотрел свысока, легонько фыркнул.
— Продолжайте в том же духе, — сказал я. — Обещаю, скоро все закончится.
— Как? — спросил Альдер.
— Не знаю, — признался я. — Но все идет к концу. Чувствую всеми фибрами.
Он посмотрел на меня с беспокойством:
— Что чувствуете?
— Скорый конец, — ответил я.
Беспокойство в его глазах стало сильнее.
— Вы нас пугаете, мой лорд, — проговорил он наконец. — Наконец-то мы обрели счастье… И вообще, нам все так нравится!
Я сказал с неловкостью:
— Разве обязательно будет хуже?.. Уверен, мы сумеем создать мир еще лучше. Постараемся, во всяком случае. Просто… гм… все стало таким рыхлым. Я просто теряюсь… И, мне кажется, если в ближайшее время не возьму полный контроль в свои загребущие, меня понесет по течению, как щепку какую. А меня сие, как любого мужчину, весьма заденет.
— Никто из нас не любит, — согласился он тяжеловесно, — когда несет. Лучше уж самому нести, как ни тяжело… Что ж, могу только пожелать успеха. Я простой солдат, политики не понимаю. Я верю в вас, мой лорд!
Я сказал с натугой:
— Спасибо, Альдер. Жаль только, что сам я эту веру в себя теряю. Но, думаю, все-таки выкарабкаюсь! И еще спою.
Он сказал с надеждой:
— Мы надеемся на вас, мой лорд!
Я поднялся в седло. Бобик, не дожидаясь, когда разберу повод, ринулся к воротам. Я вскинул руку в прощанье, арбогастр пошел бодрой рысью навстречу новым приключениям.
А потом, за воротами, начал наращивать скорость, и так мы мчались, пока не показались вдали высокие мрачные стены Зорра, даже отсюда по ним видно, что город-крепость долго выдерживал и все-таки выдержал тяжелейшую осаду: камни кое-где разбиты, раскрошились, во многих местах черным-черно от копоти, ведь только кровь смывается легко и просто, чтобы можно было поскорее забыть и начать эти веселые забавы сначала.
У ворот мы остановились, я прокричал, что свой, по делу, неужели здесь одного боятся впустить?
В воротах приоткрылась дверца, грубый голос прокричал раздраженно:
— Давай сюда!
— А пролезу? — усомнился я.
— Все пролезали!
— Я не все, — ответил я, но подъехал, пригнулся, почти лег на шею Зайчику, но все равно проем маловат, пришлось слезть. — Что-то здесь стали совсем боязливыми…
Голос сказал еще злее:
— Поговори мне!
— Поговорю, — согласился я. — Вот зайду и поговорим…
По ту сторону ворот раздался дикий крик, я торопливо шагнул в калитку, пригибая голову, потянул за собой арбогастра за повод. Он фыркал и бурчал, ему тоже пришлось на полусогнутых.
Когда оказались по ту сторону ворот, Бобик уже сидит на заднице и дружелюбно смотрит на двух часовых, что взбежали на стену и закрылись шитами.
— Ну, — сказал я, — кто там хотел поговорить со мной?
Один крикнул нервно:
— Убери собаку!
— Бобик, — сказал я, — ищи Азаминду… Или Беольдра… Ну, кого сумеешь, ты же у меня разведчик.
Бобик унесся, я сказал стражам:
— Ну, собачка убралась. Кто из вас готов получить в морду, трусы несчастные? Когда мы отражали здесь штурмующие войска Карла, народ здесь был покрепче!
Один из стражей медленно спустился вниз, на меня поглядывает опасливо, пробормотал:
— Если вы были здесь еще тогда, то извиняемся, ваша милость… Мы из нового пополнения, из старых многие погибли.
— Печально, — ответил я и, поднявшись в седло, повторил: — Печально.
Даже земля между домами то в копоти, то в обгорелых обломках, а стены домов молча свидетельствуют, что и они выдерживали удары швыряемых требушетами каменных глыб и что здесь тоже звенели мечи о шиты и доспехи, лилась своя и чужая кровь.
Из королевского дворца выскакивали люди в добротно-строгой одежде, так выглядят в Зорре придворные, а другие, с оружием в руках, торопливо взбегали по ступенькам к распахнутым воротам.
— Ого, — сказал я, — Зайчик, жди здесь!
Я ринулся сломя голову, обогнал многих, прокричал мощно:
— Бобик!.. Ты где, морда?
В ответ донесся мощный гавк, я определил направление и помчался еще быстрее. Туда же бегут еще люди с оружием, но все останавливаются возле распахнутых дверей в одну из комнат, а я вбежал и замер.
Принцесса Азаминда, нежная и прекрасная, строгая и возвышенная, сидит на скамье, весело смеется и чешет за ушами мое черное чудовище, что положило огромную башку ей на колени.
Ознакомительная версия.
