— Бэйр… — тяжко вздохнул рыцарь, поднимаясь с кровати и еще толком не проснувшись. — Я просто отправил тебя пожрать, а ты нашла потайную комнату!? Твоя задница что, живет отдельно от твоей башки!?… — протягиваю ему находки. Блеск металла тут же возвращает Дейкстеру бодрость. — Так где, говоришь, у них мешки золота?
— В кладовке, за гобеленом. Но зато теперь мы знаем, что с нашими хозяевами что-то не так, надо бы узнать еще…
— Нет, я не осуждаю то, что ты нашла для меня мешки с золотом, не оправдывайся, — перебил меня Дейкстр, вглядываясь в ожерелье. Видимо, он меня даже не слушал. — Потрясающе, это уйдет в сотню золотых, а то и больше! И много там таких?
— Ты что, хочешь их обокрасть!?
— А они это где, по-твоему, взяли? — он криво усмехнулся, посмотрев на меня. — На огородах вырастили!?
— Но мы ведь не знаем, может, они богатые беженцы, приехали в деревню прятаться, а это остатки фамильного имущества…
— Да что ты такое болтаешь, глупая? Это просто парочка воров, вот и все! — поморщился рыцарь.
— И все же сначала нужно выяснить, в чем дело.
— Отлично, выясняй. Считай, что ты искупила свою вину и под арестом больше не сидишь, — разрешил мне рыцарь, не выпуская из рук добычи. Казалось, он вот-вот и перо, и ожерелье на зуб начнет пробовать, так жадно блестели его глаза. — Но, пожалуйста, выясняй все так, чтобы хозяева не заподозрили, что мы собираемся подчистить их кладовые!
— Но зачем нам столько!? У нас итак два мешка золота!
— Как же ты не приспособлена к жизни, Бэйр… — печально вздохнул рыцарь. — В банк, крошка, в банк торговой гильдии! С этими деньгами я смогу прожить безбедно в старости, и после того, как я от тебя избавлюсь, я куплю себе на них титул и замок, построю вокруг него деревни, и сделаюсь дворянином, образую свой род…
— Кхе-кхе, я еще здесь, а денег у тебя нет! — напоминаю замечтавшемуся рыцарю. — И я не дам тебе грабить честных людей! Я верну все это на место!
— Бэйр, крошка, не дури, — усмехнулся он, дружески обнимая меня за плечи одной рукой. — Слушай меня и не перечь, это все, что от тебя требуется!
— Я тебе не крошка и грабить я не собираюсь!
— А лошадь, кинжал и воровство еды из кладовой уже не в счет?
— Это одно дело, а намеренно красть у молодой четы сбережения — совершенно другое!
— Уймись и иди спать, все. Разговор окончен, — сказал, как отрезал, и в подтверждение сам сунул ноги под одеяло. — Завтра я подниму тебя так же рано, как и всегда.
Кивнув, встаю с его лавки и забираю драгоценности.
— Это пока останется у меня.
— Как ты пожелаешь…
Спрятав все в свой мешок, тоже укладываюсь, сбросив верхнюю одежду и натянув ночную рубаху.
Сон пришел удивительно быстро и легко, как будто это не на моей совести был убитый домовой и кража хозяйского имущества.
* * *
С утра Дейк почему-то не стал меня будить, а дал выспаться. Хотя долго гадать не пришлось, в чем причина этой вспышки человеколюбия: в мешке, где были спрятаны ожерелье и перо, оказалось пусто. Видимо, рыцарь не выдержал и перепрятал. Вор в рыцарской тунике…
Приведя себя в относительный порядок, подкрепившись оставленным мне завтраком, решаю отправиться в народ. Было бы полезно выяснить у местных сплетниц о наших хозяевах что-нибудь, что могло бы помочь понять, откуда у них такие богатства.
— Здравствуйте, бабоньки, чем занимаетесь? — улыбаюсь как можно очаровательнее, подходя к группе женщин возле одной из изб. Тут собрался целый шабаш из тринадцати домохозяек.
— Бельишко вешаем, а тебе чаго надобно, дэвчина? — улыбнулась одна толстая краснощекая… назовем ее ласково, бабища.
Так-так… она что, с Украины? Какая я ей к черту «дэвчина»!?
— Да я вот так… давайте помогу, а то я сегодня не при деле! — предлагаю, изображая полнейшее дружелюбие. На самом же деле у меня так колотилось сердце и перехватывало дыхание, как будто я не хозяйкам собираюсь помогать, а внедряюсь в группу враждебно настроенных троллей. Хотя, вполне могло быть, что для ведьмы в этом мире безопаснее стирать с троллями, чем с суеверными женщинами.
— А помоги, коли хошь! — они мне белозубо заулыбались, причем все, как одна.
Подойдя к ним, начинаю развешивать белье, прислушиваясь к разговорам. Голоса у женщин были густые, но высокие, так что речь походила на кудахтанье.
— …А вот мой остолоп, чего учудил вчерась!? — заголосила одна, стирая что-то. — Не поверите! Козу в дом приволок!
— Это чью же козу-то? У тя козы-то нет уж год!
— Да Манькину! Выпимши увидел козу, значится, и подумал, а дайка я ее своей Глашке приведу! О каков!
— А мой вчера, значит, опять для мужских посиделок самогонку гнал. Я прихожу, спрашиваю: ты на кой черт, козел старый, в самогонку плоды дурмановы кидаешь!? А он мне: так ощущения, мол, выше, к прекрасному тягу он развивает у мужиков! Каков черт, а!? И где слов таких набрался!?
— Да это еще что! У меня на прошлой неделе решил ступени новые сделать, так и что вы думаете? Приставил их к чужому крыльцу, к соседу нашему, к деду-то старому! И говорит он мне, значит, что работал-то на улице, меж домов наших, а дома-то похожи. А дед-то в доме тихо сидел, слова ему не сказал, о каков! Как бес попутал моего олуха! Тьфу, проклятая нечисть! — и косой взгляд в мою сторону. Хотя меня тут неделю назад вообще не было.
— Да это еще что! Вот мой Васька вчера во сне так орал, как будто сам дьявол в него вселился! Все ведьму звал какую-то, душу ей обещал!.. — бабка кинула на меня такой холодный змеиный взгляд, которому, может, сам Адольф бы позавидовал.
Следом за ней на меня посмотрели все остальные. В воздухе повисло молчание.
— А вот мой!.. — начинаю высоким голоском, продолжая развешивать белье, как ни в чем не бывало. — Никуда меня не пускает, каков подлец! Вчера дома запер, сиди, мол, дома, не бабье это дело, за нечистью гоняться! Я ему, значит, и готовь, и пряди, и полы мой, а сам он по лесам шастает, землянику жрет, да на солнышке греется!
— Подлец!
— Мерзааавец! — подхватили женщины, поддержав мое «как ни в чем не бывало».
— Ага, как запрет в избе так и не выпустит, совсем зверь! — киваю. — Хоть у хозяев наших изба пригожая, но сидеть взаперти все равно грустно душе-то вольной!.. И я вот все думаю, откуда это у них изба новая такая? Неужто, строили недавно? И богато так обставлена! И кур-то у них десяток, и уток до черта… то есть много, как чертей в адской бездне проклятой, тьфу на нее, силу нечистую! — сплевываю на землю и топаю ногой для выразительности.
— Да к нам девица приехала сюда четыре месяца назад не телеге груженой с лошадью, вся разодетая аки купеческая — девица разодета, а не лошадь! — начала самая толстая и, видимо, самая главная женщина. — Раздала нам зерна четыре здоровых полных мешка, как приехала. Так по-соседски, сказала, чтоб жить кто к себе взял, уж она добром отплатит, мол. Ну вот Глашка-то ее к себе и взяла, сиротинушку. Прожила у них девица немного, помогала, хорошая девица-то, хозяйственная, все у нее с делом, с расстановкой, а мастерица какая! На всем свете не сыщешь таких! Ну так эта девица и сынку Глашкиному приглянулась, он ей пряники из города привозил, когда с отцом ездил, и платки цветные… Ну и влюбились они друг в друга, как бывает, свадебку сыграли славную! Вот Глашка с мужиком все внучаток ждут… А, ну изба-то! Мужики им наши и отстроили новехонькую избушку! Чтоб они в родительской лачуге тесной не ютились, девица-то с приданым была большим, хоть и безродительная. Ну мы им избу и сделали, на свадебку подарок, мы ж по-соседски, нам не жалко хорошим-то людям! С тех пор вот живут, хозяйство ведут. А тут вот вдруг что-то они в город захотели, все мечтают, как в самой Московии квартиру али дом какой-то построят… мечтатели, молодые! — охнув, тетка рассмеялась. — Я тоже все в город думала, когда помоложе была.
