Откровенно говоря, в глубине души Данила Романович и сам был бы не прочь приподнять хотя бы краешек завесы, скрывающей ужасную жизненную драму своего. Его ненависть к ордынцам имела явные причины, поскольку он угодил в лапы к мерзавцу Менке (пошли, Господи, нечестивую душу татарина в геенну огненную!). А Менке был привычен обращаться с пленниками очень жестоко. Однако Давид вроде бы никогда не сталкивался с западными воинами, а ненавидит он их ничуть не меньше, чем ордынцев. Обмануть Данилу Романовича невозможно: трудно забыть жуткий, испепеляющий взор Давида, чудесным образом обуглившийся без огня поросёнок на пиршественном столе… И потом, эти угрюмые взгляды исподлобья, закушенная побелевшая губа, с трудом сдерживаемая радость, когда нунций отправился не солоно хлебавши…
Определённо, в своё время Давид не поладил также и с крестоносцами! Вот только когда это произошло? И почему он так тщательно скрывает свою ненависть? Неужели при всей своей проницательности воевода серьёзно рассчитывает, что окружающие ничего не заметят! Воистину, и на старуху бывает проруха.
Однако, в отличие от всех сплетников Киева, Данила Романович знал некую тайну. А именно, что Давид был от рождения обрезан. Так поступают по своему закону либо иудеяне, либо магометане. Вполне возможно, что не знающий родителей Давид принадлежит к одному из этих племён. А поскольку опьянённые мыслью «освободить Гроб Господень» (то есть попросту оккупировать Палестину) крестоносцы изо всех сил рвутся на восток, Давид вполне мог сталкиваться с ними и прежде. И скорее всего, из этого столкновения, как и из стычки с татарвой, не вышло ничего хорошего.
Но, фантазируя таким образом, скорее можно попасть пальцем в небо, нежели наткнуться на истину. Поэтому Данила Романович благоразумно подавлял желание самостоятельно докопаться до истины, предпочитая надеяться на неожиданный счастливый случай, который поможет получить ответ на интересующий всех вопрос.
И сейчас не следует забивать голову досужими домыслами. Негоже королю впадать в рассеянность посреди пира, заданного в честь коронации! Тем более, что после его ожидает нелёгкий разговор с послом императора Иоанна Дуки. Скорее всего, никейский посланник будет просить о помощи против крестоносцев…
Снова они, проклятые!!! И на севере лезут, как квашня из кадушки, и на юге! Что за притча?..
Но — довольно. Довольно! Надо есть, пить и веселиться! По крайней мере, сегодня.
Так что во время пира король был чрезвычайно весел и словоохотлив, не раз наполнял драгоценную чашу не менее драгоценным заморским вином и осушал её до дна. И чашу, и вино прислал опять же император Иоанн в честь такого знаменательного события, как основание новой королевской династии.
Насчёт того, что будет после празднества, Данила Романович также не ошибся: Прохор, посол императора, попросил о встрече с глазу на глаз… Хотя нет, не совсем с глазу на глаз: за императорским посланником увязался и никейский митрополит Теопемпт. Несомненно, об этом они уговорились заранее.
Вопреки установившейся традиции, Прохор не стал ходить вокруг да около интересующего его предмета, подбираясь к сути дела постепенно, а сразу же вслед за комплиментами и немного сдержанными похвалами в адрес Данилы Романовича без обиняков спросил по-гречески:
— Ну так что, кесарь, не окажешь ли ты пославшему меня императору Иоанну посильную помощь в борьбе с врагами? — причём произнёс это таким тоном, точно речь шла об известной всему миру сделке, положительный исход которой предрешён.
Неизвестно, что заставило посла сделать подобный шаг. Возможно, выпитое в конце великого поста вино сыграло с худощавым жёлчным Прохором злую шутку, а может быть, он наоборот решил, что на пиру в честь своей коронации Данила Романович размяк и подобрел сверх меры. Или крестоносцы так крепко досаждают Никее, что у Прохора попросту сдали нервы…
Пожалуй, справедливым было именно последнее предположение, ведь не зря оба владыки — и светский, и духовный — не решились оставить Никею. Да и посланник вселенского патриарха торжественно подтвердил:
— Конечно, кесарь, конечно, скажи, какую посильную лепту намерен ты внести в наше общее дело, направленное не только на возрождение былой славы и величия ромейской державы, но и на возвращение вселенского патриарха под сень своей Константинопольской обители?
— Прежде всего скажите оба, — король сделал глубокую паузу. — Или хотя бы один из вас пусть скажет: если это враги Иоанна, то почему я должен ввязываться в борьбу с ними? Какой в этом смысл?
Таким ответом Данила Романович решил поставить на место зарвавшихся, по его мнению, послов. Потому что корона короной, но надо и честь знать! Нельзя же требовать помощи столь открыто, словно Никейская империя уже поставлена на колени! Что они, спятили оба?!
Но с другой стороны, Данила Романович отчётливо понимал, что Иоанн затребует помощи. Он сам был в аналогичном положении за год до битвы под Киевом, когда просил у нунция и прибывших с ним рыцарей войска против татар.
Только теперь не тридцать девятый год, теперь он одолел Бату и стал славным и могучим государем, королём Руси. Поэтому помощи требуют у него как бы в уплату за корону. Вселенский патриарх, даровавший Даниле Романовичу королевское достоинство, укрывается в Никее; Никейский император рвётся очистить Константинополь от латинян — вот и помогай, король Русский… О чём это Теопемпт проповедовал в Десятинной церкви? О смирении светской власти пред Богом, Которого на земле представляет духовный владыка? Вот именно! Когда первый среди равных патриархов восточной церкви пребывает в изгнании, помочь в восстановлении справедливости — прямая христианская обязанность нового короля. Ситуация довольно щекотливая.
А между тем Прохор принялся рассказывать об интригах латинян. Но то не было прежнее нытьё по поводу безмерной наглости нобилей и находящихся под их покровительством предприимчивых венецианских проныр, полностью вытеснивших в торговых операциях местное купечество. Это знали все, кто хоть как-то интересовался ходом последовавших за падением Византии событий. Да и трудно было ожидать от покорителей иного.
Однако на сей раз речь зашла о солидных военных приготовлениях. Надо признать, что время от времени разные державы отхватывали от Латинской империи значительные территории. Яркий пример тому — сокрушительное поражение латинян в тысяча двести двадцать пятом году при Пиманиоле, нанесённое всё тем же Иоанном Дукой, только-только взошедшим на престол. Объединённые войска французских и итальянских рыцарей позорно бежали с поля боя и после уже не чинили сопротивления Иоанну. В результате почти все малоазийские владения латинян были утрачены, они удерживали лишь берег Босфора с Константинополем и район Никомедии. Годом раньше эпирский деспот завладел Фессалониками, упразднил Фессалоникийское королевство и присоединил его земли к Эпиру.
