— Всё, — Первушка решительно отобрала у него пакет с колотым льдом, которым он захолаживал наливающиеся на лице синяки. — Ступай.
— Спасибо, — вполне искренне поблагодарил её, уходя, Гаор.
И снова покатились один за другим дни. Фрегор будто забыл о нём, и Гаор почти блаженствовал, вернувшись к прежнему и весьма приятному распорядку: подъём, оправка, завтрак, гараж, обед, гараж, отдых, тренировка, отдых, ужин, личное время и отбой. И всё бы хорошо, если бы… Если бы решал он сам. А то вот скакнёт его хозяину-психу что в голову, и всё, кранты и амбец. Но… живи, пока живой — это он ещё на фронте усвоил. Убили кого рядом — посмотри, перешагни и дальше живи, а рабство — тот же фронт. Это тебе тоже ещё Седой объяснил. И наступила ночь, когда он, лёжа с закрытыми глазами, под многоголосое сопение и храп, ощущая прижимающееся к его боку маленькое горячее тельце Вьюнка, рискнул достать папку. Вдруг он забыл?! Но страх, мгновенно окативший его ледяной волною, оказался ложным. Он помнил. Всё, все листы, до буквы, до запятой, до каждой помарки. Писать он не рискнул, только перечитал, и в лист о Доме-на-Холме внёс то, что узнал о пресс-камере, методике допросов и системе внутренних лифтов и переходов, в лист об Ардинайлах слова Новенького, что Акхарайны не лучше, а в лист об училище спецвойск упоминание о Серенгае — оно здесь к месту — и как расправляются с проштрафившимися. И всё, хватит на сегодня. Он вложил листы в папку и завязал тесёмки. Вот так, сволочь генеральская, думал, если ты мои бумаги на утилизацию отправил, то победил? Хрен тебе, змеюга, волк бешеный! Я тебя ещё прищучу, я тебе твою яр-методику припомню.
День за днём. И как всегда. Вечером, уже перед отбоем, вдруг ожил селектор в спальне, и ненавистно знакомым капризным голосом рявкнул:
— Рыжий!
Гаор, стоя у своей кровати — учил Вьюнка правильно застилать — на мгновение замер, будто не поверив услышанному, но тут же пришёл в себя и, в два прыжка оказавшись у селектора, нажал кнопку ответа.
— Рыжий здесь, хозяин!
Спальня, зная, что сейчас в селектор пройдёт любой звук, затаила дыхание.
— Ко мне! Живо! Как есть! — выплюнул три команды селектор и отключился.
Как есть, значит, в расхожем и в шлёпках? Ну нет, раз шило в заднице проснулось, то готовься к выезду! И Гаор, метнувшись к кровати, в темпе боевой тревоги переоделся в выездное и вылетел из спальни, рявкнув мимоходом на Вьюнка так, что тот не посмел не то что бежать следом, а даже с места сойти.
— Ну, и чего встал? — сердито сказал застывшему Вьюнку уже лежавший на своей кровати Зимняк. — Давай раздевайся и ложись, — и, зевнув, совсем тихо добавил: — пока чего другого не велели.
И Вьюнок сразу засуетился, разбирая постель и укладываясь. А то, в самом деле, подложат ещё под кого другого…
Вбежав в хозяйские комнаты, Гаор сразу понял, что лафа его кончилась. На столике у дивана тарелки с расковырянными яствами, откупоренные бутылки, несколько недопитых бокалов — похоже из каждого отпил и бросил, дверь в кабинет закрыта, но неплотно, и слышна невнятная визгливая ругань.
— Кто?!
Фрегор в полурасстёгнутой белой рубашке и спущенном галстуке выскочил в гостиную и застыл, изумлённо уставившись на Гаора.
"Готов, допился", — на мгновение даже с сожалением подумал Гаор, вытягиваясь в струнку и гаркая:
— Рыжий здесь, хозяин!
— Аа, это ты, — Фрегор, успокаиваясь, потёр себе лоб. — Это хорошо, что ты пришёл.
"Я мог не прийти?" — безмолвно удивился Гаор, с каменной мордой ожидая следующих приказаний.
— Я не думал, что будет столько проблем, — доверительно пожаловался ему Фрегор, — прямо голова кругом пошла.
"А она у тебя есть?" — продолжил мысленный диалог Гаор.
— Иди сюда, Рыжий, поможешь мне.
— Да, хозяин.
Понимая, что вместо выезда предстоит возня с бумагами, Гаор и успокоился, и слегка разозлился: ночной отдых явно накрывался медным тазом, но и в бумагах психа может вполне обнаружиться кое-что интересное и стоящее. Так-то по-другому ему до его бумаг не добраться.
Смысл и назначение явно вырванных из каких-то приходно-расходных книг листков Гаор понял не сразу. Их надо было разобрать по датам. Чем Фрегор и велел ему заняться, отправившись выпить и закусить. Где-то в конце второго десятка листков Гаор наконец сообразил. Это была… скажем так, рабская сторона генеалогического древа Ардинайлов. Кто из рабов от кого из свободных рождён. Где-то имена, где-то клички… часто встречалась пометка "утилизирован". Это какую ж пакость задумал псих? Но пакость столь же явно готовилась кому-то из родичей, а не рабам, им и так погано, так что…
Гаор добросовестно разбирал, раскладывая по годам, месяцам и датам — если они были указаны — пожелтевшие листки. Большинство имён ему были незнакомы, а клички… он ещё раньше убедился, что клички, в общем-то, повторяются, а многие просто одинаковые, только на разных языках. Скажем, у Сторрама была Белена, а в Дамхаре Белёна, а ещё он слышал Белёна уже по-нашенски. И как дуггуры зовут склавинскую речь болботаньем, так для склавинов дуггурская речь карканье, да, воронье карканье, а что, стоп, болботанье почти бульканье, даже в сказках речь как реченька журчит, а дуггурская речь… трещит — вот, правильно! — как треск костра. Вода и Огонь, даже в речи. Дуггуры черноволосые, черноглазые, глаза как угли, а склавины светловолосы как… длинные мягкие светлые волосы, как водяные струи, кудрявые… как водовороты… глаза голубые, как вода весенняя… два народа, народ Воды и народ Огня… Это же… чёрт, на этом такое можно построить!
Но под эти мысли и размышления работу он не прервал и не спутал.
— Сделал? — влетел в кабинет, утирая губы, Фрегор.
— Одна пачка осталась, хозяин.
— Какой год? Ладно, брось, эти уже издохли.
Гаор невольно нахмурился, но Фрегор этого не заметил, усаживаясь за стол и разворачивая большой лист таблицы.
— Будешь мне подавать по годам, а отработанное подошьёшь обратно, — Фрегор кивком указал на сваленные в углу книги.
И началась работа. Бумажная, муторная, но… Фрегор мгновенно стал въедливым и внимательным, и думать о чём-либо Гаору стало некогда. Листы за один год оказывались из разных книг, а номера книг совершенно не совпадали с датами. Каждую раскрыть, расшить, найти нужное место, вложить… Для скорости он разложил их по номерам прямо на полу и, получив от хозяина очередную отработанную пачку и подав следующую, начинал раскладку. Фрегор словно не обратил внимания на его "рационализацию производственного процесса", но Гаор уже знал, что в работе у хозяина все психи проходят и шило только по делу шевелится, так что его молчание вполне можно было расценить если не как одобрение, то как разрешение — точно.
