Он сделал шаг назад.
— Нет, госпожа. Благодарю вас, госпожа, но мне достаточно удобно здесь.
Старуха хихикнула. Она закрыла дверь. Волк свернулся на крыльце, не сводя одного из желтых глаз с Карамона.
Он стоял под дождем, тревожась за брата, надеясь, что старуха не провозится долго, и раздумывая, стоит ли ей доверять. Может быть, ей захочется добавить костей к своей коллекции. Может быть, она пошла за топором…
Дверь открылась так неожиданно, что Карамон подпрыгнул.
Меггин протянула ему маленький стеклянный пузырек.
— Держи, малыш. Скажи своей сестре, чтобы давала Рейстлину по ложке этого снадобья утром и вечером, пока жар не уйдет. Понял?
— Да, госпожа. Спасибо, госпожа. — Карамон принялся шарить в кармане в поисках монет. Осознав, что она сказала, он раскрыл рот. — Это не… э… не для моей сестры. Она… не совсем здесь. Она уехала. Я не… — Карамон замолчал. Лжец из него был никудышный.
Меггин снова захихикала.
— Ну конечно же, она уехала. Я никому не скажу, не бойся. Надеюсь, твой брат скоро поправится. Когда ему будет лучше, скажи, чтобы он пришел навестить меня. Я по нему скучаю.
— Мой брат сюда приходит? — удивленно спросил Карамон.
— Да, и очень часто. Кто, ты думаешь, научил его обращаться с целебными травами? Уж точно не этот тупица Теобальд. Он не отличил бы одуванчика от дикой яблони, даже если бы сел на него. Ты запомнил дозу, или мне записать ее на бумажке?
— Я… я помню, — сказал Карамон. Он протянул ей монету.
Меггин отстранила его руку.
— Я не беру денег с друзей. Мне жаль, что случилось с твоими родителями. Приходи и ты навестить меня когда–нибудь, Карамон Мажере. Мне бы хотелось с тобой поговорить. Держу пари, ты умнее, чем сам думаешь.
— Хорошо, госпожа, — вежливо сказал Карамон, не имея ни малейшего представления, о чем она говорит, и ни малейшего желания принять ее предложение.
Он неуклюже поклонился, и потопал по грязи к ступеням, ведущим назад к деревьям, держа бутылочку с эликсиром так же осторожно, как мать держит новорожденного младенца. Его мысли были окончательно спутаны. Рейстлин навещал эту старую ведьму. Учился у нее. Может быть, даже трогал тот череп! Карамон поморщился. Все это было ужасно странно.
Он был так взволнован этим, что совершенно забыл, что ему было поручено остановиться у гостиницы и купить бренди. Кит яростно отругала его за это, когда он добрался домой, и ему пришлось снова идти за ним, несмотря на дождь.
5
Рейстлину было очень плохо в течение нескольких дней. Жар немного унимался после ложки ивовой настойки, но возвращался снова, и каждый раз с новой силой. Китиара говорила, что это пустяки всякий раз, когда Карамон спрашивал, но он мог видеть, что и она тревожится. Иногда по ночам, когда она думала, что он спит, Карамон замечал, как Китиара тяжело вздыхает и нервно барабанит пальцами по ручке кресла–качалки их матери, которую Кит притащила в маленькую комнату, что близнецы делили между собой.
Китиару нельзя было назвать заботливой нежной сиделкой. Она не терпела слабости. Она твердо решила, что Рейстлин будет жить. Она делала все, что было в ее силах, чтобы он поправился, и злилась, когда ему не становилось лучше. Теперь она решила всерьез вступить в борьбу. Выражение ее лица было таким хмурым, твердым и решительным, что Карамон спрашивал себя, не боится ли смерть встретиться с ней.
Вероятно, смерть боялась, потому что на четвертый день болезни Рейстлина ситуация изменилась.
Утром Карамон проснулся после беспокойной ночи. Он обнаружил, что Китиара спит, привалившись к кровати его брата, ее голова покоилась на ее руках, глаза были крепко закрыты. Рейстлин тоже спал, и это был не тяжелый, наполненный кошмарами сон больного, но исцеляющий, спокойный сон. Карамон потянулся пощупать пульс брата и нечаянно задел плечо Китиары.
Она вскочила на ноги, схватила его за воротник рубашки, туго свернув его у шеи. В другой ее руке уже блестел в лучах утреннего солнца нож.
— Кит! Это я! — квакнул полузадушенный Карамон.
Кит смотрела на него, не узнавая. Затем ее губы растянулись в кривой ухмылке. Она отпустила его, разгладила складки на его рубашке. Нож быстро исчез, настолько быстро, что Карамон не заметил, куда она его спрятала.
— Ты меня напугал, — сказала она.
— Ты меня тоже, — с чувством сказал Карамон. Его шея все еще болела там, где ткань врезалась в кожу. Он потер шею и с опаской посмотрел на сестру.
Она была меньше ростом и легче него, но он был бы мертвецом, если бы не заговорил. Он все еще мог чувствовать ее руку, собирающую ткань у его горла, лишающую его дыхания.
Повисла напряженная тишина. Карамон почувствовал что–то пугающее в его сестре, что–то тревожное. Не само нападение, нет. Его напугала яростная, искренняя радость в ее глазах, когда она нападала.
— Извини, малыш, — наконец сказала она. — Я не хотела тебя пугать. — Она игриво потрепала его по щеке. — Но никогда больше не подкрадывайся ко мне так, когда я сплю. Ладно?
— Конечно, Кит, — сказал Карамон. Он еще не успокоился, но был готов признать, что вина была его. — Прости, что разбудил тебя. Я просто хотел проверить, как там Рейстлин.
— Он пережил кризис, — сказал Китиара с усталой, но победоносной улыбкой. — С ним все будет в порядке. — Она с гордостью посмотрела на Рейстлина, как могла бы смотреть на поверженного врага. — Жар отступил прошлой ночью и не возвращался. Теперь нам нужно дать ему поспать.
Она вытолкала упирающегося Карамона за дверь.
— Пойдем. Слушай старшую сестру. Ты можешь отплатить мне за страх, который я испытала, тем, что приготовишь мне завтрак.
— Страх! — Карамон фыркнул. — Разве ты чего–нибудь боишься?
— Солдат всегда боится, — поправила его Кит. Усевшись на стол, она принялась уничтожать зеленое яблоко, одно из самых первых фруктов. — Все зависит от того, что ты делаешь со своим страхом.
— Чего? — Карамон оторвался от плиты.
— Страх может вывернуть тебя наизнанку, — сказала Кит, разрывая яблоко крепкими белыми зубами. — Но ты можешь заставить страх работать на тебя. Использовать его, как оружие. Страх — забавная вещь. Он может заставить твои коленки дрожать, может заставить тебя обмочиться, заставить тебя скулить как младенец. А может заставить тебя бежать быстрее или бить сильнее.
— Да ну? Неужели? — Карамон наколол кусок хлеба на вилку и поджаривал его над кухонным очагом.
— Я вспоминаю одну стычку, — начала Кит, откинувшись назад на стул и водрузив ноги на другой стул. — На нас напала банда гоблинов. Один из моих товарищей — мы звали его Барт Синий Нос, потому что его нос был странного голубоватого оттенка — ну, неважно, в общем, он дрался с гоблином, и вдруг его меч сломался, разлетелся прямо на две половинки. Гоблин аж завыл от восторга, думал, что тут его противнику и конец. Барт разъярился. Ему позарез нужно было какое–то оружие; гоблины атаковали с шести сторон, и Барт плясал, как демон из Бездны, уклоняясь от ударов. Тут ему в голову взбрело, что ему нужна дубинка, и он хватает первое, что ему попадается, а попадается ему дерево. Не ветка, а целое дерево, черт побери. Он вытащил его из земли — было слышно, как корни трещат — и обрушил его прямо гоблину на голову. Убил его на месте.
