— На это может повлиять причина, по которой ты решился на это. Если это была жажда власти или нахальная выходка авантюриста, то это одно. И совсем другое — желание помочь людям и спасти их, используя присвоенную силу на общее благо.
— Но мой ответ в этом отношении заранее не может приниматься во внимание, даже при полной его искренности.
— Верно, — кивнул Удей. — И я скажу о том, что увидел и услышал за эти несколько дней.
Тидань прищурился, как будто бы искал в человеке, сидящем перед ним, что–то, что поможет четче и правильнее объяснить то, что кочевник хотел сказать.
— Этому городу был нужен воин, и ты хороший воин, тебя обучили этому, и ты преуспел в искусстве подношения смерти. Но это умеют многие, и это не оправдание, ведь хорошим воином мог быть и дзи настоящего тайпэна.
Внутри у Ли все медленно начало скручиваться, как витая пружина в хитрых механизмах, какие создавали лучшие мастера из Хэйан–кё.
— Этому городу был нужен полководец, и ты сумел им стать. Используя других или действуя сам, сейчас это не имеет значения. Люди восхищены твоим талантом, возможно, дремавшим все это время и раскрывшимся лишь в столь трагичной ситуации. Их восхищение и вера в тебя придает им еще больше уверенности и дополнительные силы, что еще лучше.
Речь Удея становилась все более тягучей, так будто каждое свое слово он обдумывал, даже уже начав его говорить.
— Этому городу был нужен попечитель, обличенный властью, принимающий решения, не боящийся ответственности и делающий все это правильно. Власть ты взял чужую, но тем самым увеличил ответственность в разы, решения принимал верные и последствия предугадывал правильно. Почти.
Последнее слово прозвучало хлестко, как удар плети.
— Из–за этого «почти», городу понадобился еще и справедливый судья. И ты стал им, хотя мог бы принять облик карателя, и был бы вправе. Ты спас многих, но не только руками и чужим мечом, а словами, поступками и идеями, лежащими в основе учений, которые ты познавал долгие годы, которые обязаны познавать все верные Императору, но делают это отнюдь не многие. Но главное, как велит негласный закон степей, в конечном итоге ты победил, а победитель всегда прав. Если только его победа, хоть в чем–то, лучше поражения. Твоя — лучше. И все же…
Рука Удея легла на витую рукоять, и блестящая сабля выскользнула из ножен. Ли так и не пошевелился, даже не пытаясь сделать хоть что–то. Дзи готов был принять любое решение своего нежданного судьи, будь то свистящий удар или требование предать все огласке.
— Ради своего Служения Империи, ты нарушил Служение своему хозяину, обманывал слуг Императора, лгал им и пользовался их доверием. А еще, ты мог бы удавить меня в любой из своих приходов в госпиталь, и никто бы даже не заподозрил в случившемся руку справедливого и могучего тайпэна Сяо Ханя.
Опустившись на одно колено, Удей склонил голову и протянул свою саблю на вытянутых руках вперед.
— Я буду рад служить такому хозяину, как тот славный тайпэн, о котором только что было сказано здесь. Но пойму я и то, если его дзи вдруг решит, что моя служба не нужна, а знание слишком опасно.
— Встань, — тихо ответил Ли. — Твой хозяин мертв, и ты принадлежишь роду Юэ. Я не вправе решать такое…
Губы Удея растянулись в улыбке.
— Ты тоже лишь часть их имущества, но это не мешает тебе принимать свои решения. Так может, и мне позволишь принять хоть одно свое?
— Наказание за такое укрывательство — смерть.
— Смерти я боюсь в самую последнюю очередь, мой тайпэн.
— Твое решение. Твоя ответственность. Да будет так.
Ни преклонивший колени тидань, ни облегченно вздохнувший Ли так и не услышали тихих шорохов за тонкой перегородкой, ведущей в спальню.
На огромных пространствах имперских земель, раскинувшихся к западу от Анхэ между холодными северными степями ракуртов и пустынными равнинами юга, покрытыми бесконечным песчаным одеялом, было много глухих и неизведанных мест. В некоторых из них столетия назад обитали люди, в других они не появлялись никогда, и Долина Двенадцати Рек, принадлежала к числу последних. Почти идеально круглое пространство, спрятавшееся среди скалистых изломанных холмов, лежало в десяти днях пути к юго–востоку от Сианя. Правда, путь до древнего Акшри занимал десять дней лишь у исконных обитателей этих мест, умевших пройти по незаметным тропам и при этом не переломать себе ноги.
Здесь всегда жило немало карабакуру, но только в эту зиму вся свободная земля Долины от края до края оказалась заполнена шалашами, плетеными ивовыми хижинами и высокими войлочными шатрами. Тысячи голосов звучали несмолкаемым хором, сотни костров бросали пламенные искры в холодный зимний воздух, десятки кузнечных молотом гремели и днем, и ночью по своим наковальням. Главная военная ставка низкорослого народа холмов ни в чем не уступала полевому лагерю императорской армии, имея даже два круга укреплений, включавших в себя высокий частокол со смотровыми башнями, обрывистый ров и вал, усеянный выструганными кольями.
Свежий снег, прикрывший все вокруг тонким покрывалом, весело хрустел под ногами Гупте, хотя самому карабакуру было сейчас отнюдь не до веселья. Дыхание вырывалось в морозный воздух белесым паром, подолгу оставаясь висеть на одном месте позади молодого вождя. Посыльный от верховного предводителя ясно дал ему понять, что вызов к старику Шархэ не сулит командиру трех сотен отборных лучников ничего хорошего, и Гупте догадывался, о чем пойдет речь.
Отбросив тяжелый полог громадного шатра, карабакуру степенно миновал караул внутренней стражи. Две дюжины могучих воинов, почти сравнявшихся в росте со средним человеком и закованных в великолепные латы, ничем не уступающие тем, что носили лишь самые знатные из карабакуру, проводили гостя безразличными взглядами, лишь молча указав на покрытый войлоком стол, где Гупте оставил свои ножи, булаву и искривленный меч.
У центрального очага, над которым располагалось круглое отверстие, венчавшее шатер, на вышитом ковре, протянув руки к огню, сидел седой Шархэ. Глаза старика были прикрыты, и можно было подумать, что он дремлет, не замечая ничего вокруг. Но Гупте был из тех, кто прекрасно знал, как обманчива эта идиллическая картина, и чем все может закончиться для посетителя, который был слишком неосторожен, слишком нагл или слишком сильно расстроил блаженного Шархэ.
— Великий вождь, — чуть слышно вымолвил младший карабакуру, опускаясь ниц по другую сторону открытого огня.
— Поднимись, я хочу видеть твое лицо, когда мы будем говорить, — хрипло прокаркал старик, растирая иссушенные ладони.
— Я весь в твоей воле, мудрейший, — заучено ответил Гупте, незамедлительно выполнив просьбу собеседника.
