Ознакомительная версия.
— Вы рассматриваете вампиризм как болезнь?
— Да. Передаваемую через кровь, разве не так?
— Дело не только в этом.
— Алкоголизм перестраивает мозг, приводя к сумасшествию, — сказал Эшер. — Некоторые болезни разрушают мозг или часть мозга; наконец сам мозг способен влиять на работу всего организма. Это было известно еще до опубликования работ Фрейда об истерии. Если вы бывали в Индии, то должны были видеть, что делают факиры с собственным телом исключительно силой воли. А версия моя такова: что, если вампиризм имеет особенности, проявляющиеся лишь с возрастом? С возрастом, которого не достиг еще ни один из живущих ныне вампиров. И одна из таких особенностей — иммунитет к солнечному свету. Но вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
Вместо ответа Исидро двинулся дальше, вверх по лестнице. Эшер последовал за ним со свечой. Он зажег газовый рожок в верхнем холле и открыл две двери. Одна вела в прихожую, другая — в спальню. Оба помещения имели нежилой вид.
— Странная вещь, — медленно проговорил Исидро, — но весьма немногие вампиры Европы и, насколько мне известно, Америки достигли возраста двести пятьдесят — триста лет. Сегодня вампиризм — это явление, скорее свойственное городам: здесь больше неимущих и смерть может быть практически незаметна. Правда, города втягивают вампиров в свои катаклизмы…
Он открыл дверь в конце холла. За ней оказалась чердачная лестница. Эшер задержался, осматривая скобы и петли, привинченные с внутренней стороны. Они были целы; замок висел, аккуратно повешенный на вбитый в косяк крюк.
Эшер проверил ключи. Два из них подошли к замку. В отличие от подвальной, дверь на чердак была снабжена еще и наружной петлей, но ясно было, что никто никогда не пытался ее сорвать.
Они обменялись взглядами, и Эшер пожал плечами:
— Не удивлюсь, если здесь окажутся бумаги.
— Доктор Гриппен и я были единственными уцелевшими после лондонского пожара, — продолжил Исидро, когда они ступили на лестницу. — Причем я уцелел лишь чудом. Насколько мне известно, из мюнхенских вампиров никто не пережил тревожных сороковых годов, как никто из вампиров России не пережил вторжения Наполеона, оккупации и пожара Москвы. Рим всегда был опасным для вампиров городом, особенно со времен воцарения инквизиции.
Дверь наверху тоже была открыта. В слабо различимый квадрат окна лился смутный желтоватый свет с улицы.
— Que va? — шепнул в темноте Исидро. — Если бы он спал здесь, окно было бы замуровано…
В следующий момент Эшер различил в полутьме за кругом дрожащего света свечи что-то лежащее на полу между дверью и левой от входа стеной.
— Кальвар? — спросил он тихо, когда Исидро скользнул мимо него к этой груде костей, пепла и обожженных металлических побрякушек. Пуговицы, браслеты, наконечники шнурков от ботинок и обугленный цилиндрик автоматической ручки — все блеснуло в желтоватом неярком свете, когда Эшер нагнулся над останками рядом со вставшим на колени вампиром. Потом взглянул на дальнюю стену. Откидная панель была раскрыта; в тесной нише виднелся гроб. Плотные шторы и ставни единственного чердачного окна были сорваны. Дождь гулко стучал по крыше, напоминая злобную дробь прусских барабанов.
— По крайней мере, мужчина, — заметил Эшер, снова наклоняясь со свечой к останкам. — Корсета нет.
Скелет был практически цел. Видимо, Исидро не ошибся, оценивая возраст французского вампира.
Дон Симон поднял из мешанины костей и пепла золотое кольцо и обдул его от пыли и золы. Случайный сквозняк качнул пламя свечи, и бриллиант перстня мигнул, как светлый злобный глаз.
— Кальвар, — определил Исидро. — Выходит, он в самом деле был разбужен солнечным ожогом и даже сумел выбраться из гроба…
— Что само по себе весьма странно, — заметил Эшер, — если наш убийца, будучи сам вампиром, знал заранее, что для начала нужно отсечь голову. Так же странно, как и то, что дверь не была закрыта. — Он подобрал еще два ключа и сравнил их с дубликатами Забияки Джо Дэвиса. — Кроме того, нет следов копоти между гробом и телом. Вы ведь говорили, что плоть возгорается сразу…
— Не мог же он сам впустить убийцу, — сказал Исидро. — Да и как бы он открыл ему дверь днем?
— И все же убийца вошел через эту дверь.
Исидро вопросительно приподнял бровь.
— Войди он сюда другим путем, у него была бы возможность точно так же и выйти, не отпирая при этом двери на лестницу, — пояснил Эшер. — Все говорит о том, что Кальвар знал убийцу и впустил его сам, ночью… Два гроба в одном доме — это нормально для вампиров?
— Вполне, — отозвался Исидро. — Птенцы часто укрываются там же, где и мастер. Кроме того, домов, подходящих для вампиров, не так уж и много, поэтому некоторые из них весьма густо заселены, в чем вы сами убедились, побывав на Савой-Уок. Это, кстати, и было одной из причин, почему я многого вам не открывал. Не ради их безопасности, разумеется, — ради вашей.
— Тронут вашей заботой, — сухо сказал Эшер. — Мог убийца уничтожить Кальвара каким-нибудь другим способом, оставив тело в таком месте, где бы его потом сожгло солнце?
Вампир ответил не сразу — долго разглядывал лежащий перед ним обугленный скелет.
— Не знаю, — сказал он наконец. — Он мог сломать Кальвару шею или спину; кажется, череп располагается под каким-то странным углом, хотя, впрочем, это могло быть результатом судороги выгорающих мускулов… Да, он мог оставить его на полу в таком состоянии — живого, но не способного двигаться — и предоставить дальнейшее солнцу. А если наш убийца иммунен к дневному свету, — добавил он безразлично, — то возможно, что он еще и остался полюбоваться картиной.
— Это было бы доказательством, — заметил Эшер, — что Кальвар знал его. Вряд ли кто-нибудь станет любоваться предсмертными муками того, кого он не знает.
— Интересно. — Исидро поворачивал кольцо так и эдак, крохотные блики, отскакивающие от граненого золота, метались по его белому лицу. — Среди вампиров действительно существует легенда о древнем вампире — настолько древнем, что с некоторых пор он просто невидим; никто не может почувствовать, когда он проходит рядом. Лет полтораста назад другие вампиры избегали вторгаться в его владения. Утверждают, что он стал вампиром еще до пришествия Черной Смерти.
— И где же его владения? — спросил Эшер, заранее зная, что ему ответит испанец.
Тот наконец перестал любоваться кольцом и поднял глаза.
— Он спал — так, во всяком случае, говорили — в склепах под кладбищем церкви Невинных Младенцев в Париже.
Ознакомительная версия.
