После этого Илья обернулся в коридор и крикнул туда:
– А ну, уводите их…
В комнату ступили два солдата, подошли к Алёше и Ольге – легонько подтолкнули.
Алеша взял Олю за руку и так они вышли в коридор. Алеша чувствовал себя осужденным на сметную казнь.
Они прошли они широкую и низкую комнату, где за большим столом освещаемым несколькими свечами сидел писарь и быстро–быстро чирикал что–то на большом листе. Напротив писаря сидел еще один невысокий человек с большой лысиной и что–то писарю говорил. Человек этот бросил быстрый испуганный взгляд на проходящих и замолк.
Воевода хлопнул его по плечу:
– Ну что, Лука, деньжата пересчитываешь?
Алеше запомнился тогда этот человек хоть и не знал он, что в будущем им еще доведется встретится…
Распахнули окованную железом дверь, а за дверью этой… там выла в черной ночи вьюга, да два огонька, укрытые от ненастья за стеклами светильников, покачивались на крыльце. Еще видна была высокая повозка, которая стояла у самого крыльца. Повозка была довольно грубого вида однако ж крепко сколоченная и с единственным маленьким окошечком на единственной же дверце в задней части. Повозку окружали всадники – по словам воеводы их должны было быть двадцать, однако ж пересчитать их не представлялось никакой возможности: в стремительном движении чёрного, плотными снеговыми потоками наполненного беспрерывного вихря, они представлялись размытыми, сливающимися с этим мраком силуэтами – один силуэт переходил в другой, смешивался с мраком, в каждое мгновенье казалось, разрывался, представлялся малой частицей этой колдовской бури.
Илья подошел к ямщику, который весь был закутан и даже лица его не было видно. Воевода протянул ему запечатанный конверт и проговорил:
– Письмо это отдашь Владу–советчику, другу моему – чтоб за этими ребятами присмотрел, чтоб не засиживались они в тюрьме. Про лекарства не забывай я их в мешочек под лавку подложил. Ну, все теперь!
Он повернулся к Алеше и Ольге и подтолкнул к распахнутой дверце.
– Говорю вам – До встречи!
А внутри повозки, у дальней стены, сидел, закованный по рукам и по ногам Свист, и зло ухмылялся, обнажал прогнившие свои, жёлтые зубы–клыки – рядом сидели два здоровых воина с обнажёнными клинками – поглядывали на знаменитого разбойника с интересом. В единственном оке в ответ им пылала лютая злоба:
– У–у, что уставились!.. – яростно ухмылялся он. – …Думаете, своей смертью умрёте?! Нет! Знаете ли, что – эта повозка – это гроб ваш!.. Да–да – эти стены – последнее, что увидите! А моя рожа вам ненавистная – эта последняя человеческая рожа, которую вы увидите!..
Илья слышал эти слова – и аж передёрнулся:
– Да ты б помолчал, разбойник окаянный!
Свист бешено захохотал:
– А–а–а! Затряслись поджилки!.. А хочешь я ВСЁ сейчас выложу?!
– Да ты никак пьян?! – нервно вскрикнул воевода.
– Да если б я был пьян – здесь бы уже не сидел! Цепи бы эти разодрал!..
Алёша и Ольга шагнули в повозку и Свист уставился на них:
– А–а–а – это вы, дети? Ха–ха–ха!.. Всё–таки решили присоединиться к нам, к разбойничкам удалым?! Ха–ха–ха!
– Через пару дней ты будешь судим в Белом Граде! – вскрикнул Илья.
– Да как же?! – ядовито прохрипел Свист. – Правда ли?! А ничего не забыл, а?! – тут воевода захлопнул дверцу, но Свист, разъярённый видно своей дневной неудачей, всё не унимался. – Что ж ты трясёшься то, а?!.. Трус! Трус! Вот сейчас расскажу всё!.. А–ха–ха!..
– Помолчал бы. – хмурым голосом, прикрикнул на него один из охранников.
– Повинуюсь трупу! – вскрикнул Свист и на время действительно замолчал – судя по тому, как прорезались на его лбу морщины, он либо обдумывал что–то, либо – припоминал.
Вот сквозь обхватывающий повозку вой ветра с трудом прорезался хриплый крик ямщика:
– Эй, родимые, поскачем мы сегодня! Ну, поскачем! С ветерком прокачу! Эй! Эй! Пошли, пошли!
Тут повозка тронулась, и тут же – почудилось такое стремительное движенье, будто и не кони её везли, но подхватила буря, и несёт теперь в своих могучих объятьях. Вот из завывания ветра проступили крики: «Стойте! Стойте! Это я…» – ребятам голос показался знакомым, но был он настолько заглушён ветром, что сразу же и забылся, как призрак.
Прошло немного времени: не было больше слышно ни крика ямщика, ни стука копыт – ничего, кроме мертвенного, оглушительного завывания ветрила, да ощущения этого стремительного движения – пугающее это чувствие пришло всем в одно мгновенье, и солдаты переглянулись.
Алеша бросился к окошечку, выглянул в него и увидел заснеженные улочки Дубграда – они едва проступали из снегового марева, и тут же растворялись в нём. Силуэты окружавших повозку всадников представлялись то исполинами, то карликами… И вот приметил Алеша, что за силуэтами всадников проступает совсем уж расплывчатый, но сразу показавшийся знакомый контур.
– Жар! Это же Жар! Жар!!..
Тут и Оля поднялась, лебедицей подлетела, тоже выглянула:
– А и правда ведь Жар… – тут она улыбнулась своей нежной, тихой улыбкой, тут же и слёзы на её глазах выступили. – Бедненький, как то ему там – холодно ведь, наверное.
И тут девушка эта повернулась к солдатам–охранникам и проговорила этим своим легким голосом:
– Остановите, пожалуйста. Мы только пса возьмём…
– Не велено, не велено… – с явной неохотой проговорили эти люди – ведь им было действительно больно говорить так, отказывать…
* * *
А было так:
Ярослав уже долго–долго бежал по этим тёмным, словно бы рассыпающимся в снеговом мареве улицам. Уже намело значительные сугробы, и он часто увязал в них; они, точно живые засасывали его, и сверху ещё наваливалась какая–то тяжесть, вдавливала в эту ледяную массу, и мальчик слышал дикий, ледяной, безжалостных хохот, который вклинивался в уши, в голову, от которого кровь стыла в жилах. Тогда он делал мучительное, надрывное усилие, кое–как приподымался и, согнувшись в три погибели, продолжал свой бег… И вдруг прямо перед ним из марева вырвалось что–то чёрное – Ярослав подумал, что колдовской вихрь – вскрикнул – но через мгновенье уже бережно и сильно обнимал Жара, который жарко дышал ему в лицо, и чуть сиял своей огнистой шерстью.
– Жар, ты здесь один? А где ж Алёша, где Оля?..
Жар понимающе мотнул головой – пригласил следовать за собою; и вот Ярослав уже бежит за ним; уже позабыл о недавней своей усталости.
Вот увидел каменную стену, в которой сразу же признал тюремный забор. Он ожидал, что пёс поведёт его куда–то дальше, однако Жар остановился именно на этом месте.
