— Артур нормальный парень.
— Да знаю я. Но что ты будешь делать, когда меня не станет?
— Ты проживешь еще сто лет.
— Ой ли? Сегодня я платила в деревне за электричество, будь оно неладно, и вдруг меня как звездануло. Как будто кто-то сильно ударил сразу по позвоночнику и в грудь.
— Так это было электричество?
— Нет, дурачина ты эдакая. Старость. Мне семьдесят семь, и я, наверное, чувствую, когда меня зовут.
Я отвернулась. Мне не хотелось, чтобы она увидела мои слезы. Но от нее ничто не укрывалось. Ничто и никогда.
— Ты справишься, мой зябличек, — сказала Мамочка.
В эту секунду замер даже ветер. Потом он с новой, неожиданной силой налетел на простыни, взметнул их высоко над веревкой и мотанул в нашу сторону. Мы тихо наблюдали.
— Как миленькая справишься, — добавила она.
Дождь я услышала прежде, чем он закапал. Мы с Мамочкой как раз свернули с дороги на тропинку, уходящую в поле. Стояло раннее февральское утро, и было зябко. Мамочка намотала на голову старенькую шаль, а я укрылась от дождя прозрачным пластиковым капюшоном. Листья вечнозеленых растений ожили под струями дождя. От соприкосновения с мокрой травой мои ботинки заблестели как новенькие. Мы вышли собирать растения. Решили «покататься на волнах», как называла это Мамочка из-за неровного ландшафта: земля здесь то вздымалась, то опадала, подобно волнам в огромном синем океане, где ничего не стоило утонуть или затеряться.
Глаза мои смотрели на тропинку, но мысли витали где-то далеко. Мозг щелкал, как конторские счеты: так громко, что даже Мамочка, шагавшая не меньше чем в трех метрах от меня, услышала.
— Выкладывай, что там, — не утерпев, потребовала она.
— Ох, — начала я. — Да то же, что и раньше.
— Все у тебя от головы. А в ней, видать, слишком много. Думай не думай, ничего от этого не изменится.
Вот так она всегда. Что бы кто ни думал, это было не важно. Мамочка придерживалась мнения, что люди делают что должно, ведут себя, как считают нужным, но ничто в мире слов не может повлиять на истинное положение вещей. Она считала, что люди часто говорят не то, что думают, утверждают одно, а делают другое, выдают себя не за тех, кем являются, и в итоге сами не понимают, на каком они свете.
Что-что, а болтовню Мамочка на дух не выносила.
«Узнал чего, так и держи при себе».
Собрав, сколько нам было нужно, мы побрели обратно лесом и дальше по невысокому, поросшему вайдой косогору, раскинувшемуся недалеко от Кивелла. Тропинка круто забирала вверх, и время от времени Мамочке приходилось опираться на мою руку. Она пыхтела, сопела и кляла артрит на чем свет стоит. Как только мы свернули на узкую дорожку, ведущую к нашему дому, она вдруг стукнула меня палкой по ноге и зашептала:
— Гляди! Чужие!
Обычно в столь ранний час людей здесь не было, только если кто-то мимо на работу шел. Поэтому, увидев примерно в ста ярдах от нашего домишки старенький фургон с разинутым капотом, мы удивились. В траве на корточках сидели двое, довольно странного вида.
Они курили и отрешенно смотрели вдаль, в то время как их третий приятель, ушедший с головой в мотор, ворочал проводки и что-то бурчал себе под нос.
Я, прямо скажем, и сама не модница, но эти были одеты феерично. Компашка хоть куда. На девушке длинная юбка с заляпанным подолом, а сверху тонкая батистовая блузка под армейским бушлатом с медными пуговицами. Она мусолила руками нечесаные волосы и блаженно улыбалась. Ее приятель, погруженный в скручивание сигареты, был облачен в потрепанную кожаную куртку и белую рубашку без ворота, каких давно не носят. Кожа его казалась не по сезону загорелой, нос явно был когда-то сломан и потом вправлен. На голове с длиннющими, ниже плеч, волосами сидела фетровая шляпа с широкими полями. Стоит ли говорить, что шляп тоже давно не носят. На шее у него потренькивал колокольчик, как у буренки.
Я ахнула. Кто это: бродячий цирк или предрассветные гости из сказочного мира?
— Битники, — прошептала Мамочка.
Мужчина, надо думать, обладал отличным слухом, потому что оторвался от скручивания сигареты и произнес:
— Приветствую, — при этом подмигнув сначала Мамочке, а потом мне.
— Хрм, — выдавила Мамочка.
Она умела издавать такой звук — нечто среднее между приветствием и рычанием, а ты уж сам решай, что это было.
Я промолчала. Издеваться не хотелось, а здороваться с ним тоже не тянуло. Приветствует он нас, как же! Небритый, немытый, кожа на куртке местами вытерлась до безобразия. Иногда свои приветствия лучше оставить при себе. А он вдруг как подскочит и пропустил нас так театрально, с поклоном. Потом осклабился и, глядя на меня, похотливо прошелся языком по клейкому краю сигареты.
Копающийся в моторе мужчина поднял голову.
— Лишней крышки распределителя не найдется? — заорал он.
Я, честно говоря, не знала, что такое «крышка распределителя». Что такое «битник», я тоже не знала. Цыган с электрогитарой — как-то так я их себе в то время представляла. Я сделала умное лицо, и мы прошествовали мимо.
Сзади послышалось:
— Я так понимаю, это означало «нет».
Наша калитка жалобно скрипнула. Я говорила Мамочке, что нужно просто капнуть на петли немного масла, но она упорно отказывалась: мол, так она слышит, когда к нам кто-нибудь пришел. Поэтому все оставалось как есть. Тем более что этим утром она мне сообщила, что видела в кустарнике королька.
— Запомни, — произнесла она, — это к гостям.
И гости действительно нагрянули. Тихий стук в дверь оповестил о появлении первого из двух незваных посетителей мужского пола, наведавшихся к нам на той неделе. Я в это время чистила очаг. Гость первый оказался джентльменом в туристических ботинках. Брюки заправлены в носки, натянутые аж до колен. С преувеличенной вежливостью одной рукой он приподнял над головою мягкую охотничью шляпу, не выпуская из другой руки изящной трости с серебряным набалдашником. На шляпе красовалась лента, из-за которой торчало изумрудно-зеленое перо.
— Доброе утро! — бодро приветствовал меня сей джентльмен. — Простите, что беспокою в столь изумительный день!
Он слишком много улыбался, а я этого не выношу К излишним церемониям я тоже не привыкла. Под би-би-сишным акцентом и хорошими манерами скрывалось не тепло, а чувство социального превосходства, спрятанное под маской наигранной сердечности. Я встала и отерла руки о передник.
— Могу ли я войти? — спросил мужчина.
— Нет, пока не скажете, зачем явились.
Ведь как бы вежливо ты ни изъяснялся, не очень-то культурно держать человека в неведении относительно твоих намерений. Я подняла с решетки зольник и так решительно шагнула к гостю, что он отпрянул. Воспользовавшись замешательством, я проскочила мимо него с зольником в сад и высыпала пепел на землю. Ветерок подхватил несколько крупинок и занес одну из них джентльмену в глаз.
Изрядно проморгавшись, он приложил к сердцу ту руку, в которой были трость и шляпа, а другую поднял в примирительном жесте.
— Виноват. Простите бога ради. Я ищу миссис Меган Каллен и подумал, что вы приходитесь ей дочерью. Но, право, не ожидал увидеть столь очаровательное создание.
Без тени улыбки я возвратилась в дом и с грохотом поставила зольник обратно на решетку. Неужто городские на такое покупаются?
— Я вовсе не очаровательное создание, — сказала я.
Он снова улыбнулся:
— Вижу, вам нелегко понравиться.
— Так вы расскажете, зачем пришли?
Мужчина опять моргнул. Наверное, все та же пепелинка.
— Моя фамилия Беннет. Приехал я, надо сказать, издалека. Из университета, из Кембриджского университета. Вон там моя машина. Я рассчитывал взять интервью у миссис Каллен.
— Интервью? Взять интервью у Мамочки?
— Ну, это официально выражаясь. На самом деле хотел с ней просто поболтать. Возможно, записать пару вещей из тех, что она расскажет.
— Мамочка ушла на рынок.
Беннет почесал голову.
— Вот оно что! А вы не знаете, когда она вернется? Конечно, я мог бы подождать в машине.
Я несколько смягчилась и подумала, что стоит пригласить его в дом. Выглядел он довольно безобидно. Но не успела я принять решение, как за спиной гостя мелькнула тень.
— А Мамочка уже вернулась, — провозгласила она. — Вы кто таков?
Она проковыляла мимо джентльмена, а затем внимательно и вместе с тем нарочито равнодушно выслушала все то же, что он прежде поведал мне.
— Иди-ка чайник поставь, — велела она. — Тебе не говорили, что морозить гостя на пороге невежливо?
— Но ты же всегда…
— Чушь. — Она повернулась к джентльмену. — Так вы заходите или нет? Садитесь куда-нибудь, только не сюда, это мое место. Сюда, вот так. — Она повесила пальто за дверь и опустилась в кресло у камина. — Люблю, чтобы видно было дверь.
