Письмо? Наверное, там раскрыты причины, почему она выбрала в наследницы меня! Причем всего неделю назад, за пару дней до смерти. Смущало, что конверт очень тонкий и невесомый… Видимо, Агата была лаконичной дамой и уложила свое послание на одном-единственном листе бумаги.
Заперев за юристом дверь, я сразу надорвала конверт. Из него выпал даже не лист, а его криво оторванная половина. На бумаге размашистым корявым почерком было выведено три строки:
«Шушу надо любить.
Шушу надо кормить.
Шушу надо слушаться».
И это все, что она хотела мне сказать?..
Я повертела лист и так, и эдак, убедившись, что больше нигде букв не затесалось. Ни объяснений, ни хотя бы «здравствуй, дорогая внучатая племянница»… Только инструкция к собачке. Бумага была старой, сероватой и закапанной воском. Конверт же – абсолютно новым, с современной почты. Озадаченно похлопав глазами, я перечитала написанное Агатой. Странное послание! Про любить и кормить еще понятно: переживала старушка за питомца, решила сообщить мне, что он не святым духом питается. Но что значит Шушу надо слушаться? Вообще-то, наоборот: собаки слушаются хозяев. Ну там – сидеть, лежать, ко мне. Или командовать станет она?
Я покосилась на нее, опасаясь услышать рычащим басом: «На место». А я и не в курсе, где тут мое место, неловко будет… Шуша сердито засопела и склонила голову набок, будто чего-то ждала. Не любви, подозреваю, а еды. Неизвестно, когда ее, бедную, в последний раз кормили. Надеюсь, корм где-нибудь на кухне!
Она нашлась за первой же дверью в мрачном и холодном коридоре. Хорошо, что я осталась в куртке и обуви… Каменный пол гулко стучал под каблуками сапог, серые стены казались голыми. Кухня была не лучше – как склеп. Грубый гарнитур, сделанный будто из гранитных плит, фарфоровые сервизы в серванте, длиннющий обеденный стол из темного дерева и стулья а-ля «трон в миниатюре». Чугунная газовая плита, многочисленные полки с впечатляющей коллекцией жестяных и стеклянных банок, громадная мраморная раковина. Ни намека на электронные девайсы. Ну хоть холодильник есть! Планомерно жужжащий. Работает…
Я сунула в него нос. В пустоте, на средней полке стояла алюминиевая кастрюля с надписью маркером на крышке: «Шушина каша». О, и искать не пришлось! Справедливости ради, каш внутри было несколько – смешанных воедино. Кажется, перловая, рисовая и пшенная. В замесе слабо сочетаемых круп виднелись какие-то когтистые лапки. Фу, гадость… Но лишь бы Шуше нравилось.
Она была тут как тут – на пороге. Зыркала так, словно я взяла ложку не для того, чтобы положить еды в ее миску, а чтобы слопать такую невероятную вкуснотищу сама. Кстати, а где миска? И нехорошо собачку полузамороженным кормить. А в чем греть? Я раскрыла кухонный шкаф над плитой. Там стоял котел. Честное слово, котел! Круглый, черный, на смешных коротких ножках. Глубокомысленно угукнув себе под нос, я полезла в соседний шкаф. Обнаружила тяжеленную сковороду, которой вполне убить можно. Сойдет. Не для убийства, а для Шушиной каши…
Зажигать древнюю плиту пришлось спичками, взметнувшееся до вытяжки пламя убавлять с испуганным вскриком. Кулинарные дела – не моя сильная сторона. В принципе не моя сторона! Зато я сносно умею разогревать готовое. Разогрев собачкин деликатес, я за неимением миски сгрузила его на фарфоровую тарелку. Поставила оную на пол и ласково отчиталась:
– Кушать подано!
Шуша отлепилась от порога. И, пятясь лохматой попой, просочилась обратно в темноту коридора. Но глаза-бусины продолжили буравить меня оттуда. Не голодная, что ли?.. А вот я – да. Доставка из кафешек в эти края вряд ли ездит, а домой я сегодня не попаду. Пока осмотрю унаследованную недвижимость, время будет позднее.
Детальный осмотр я начала с кухни. В шкафах были мешки с крупами и мукой, в баночках на полках – судя по наклеенным названиям – специи. «Коварнолист», «лопурец», «зимянка» и другое… Не слышала про такие прежде. Но раз существует всякая кинза и зира, то почему бы лопурцу не быть?
Порывшись как следует, я извлекла из недр шкафа баранки и насушенные из батона сухари. Освоила обыкновенный, ни разу не электрический чайник и, заварив чай, отужинала чем уж было. Я в этом плане непривередливая! А на сытый желудок гораздо удобнее проводить ревизию свежеобретенной собственности.
Я принялась исследовать комнату за комнатой. Шуша следовала за мной неотступно – эдаким конвоем, но держалась на расстоянии. Стоило вперить в нее взгляд, как она отворачивалась и фыркала. Вроде бы отворачивалась… Так-то очень сложно определить, где у нее зад, а где перед.
Вскоре я выяснила, что еще на первом этаже имеется гостиная с черным бархатным мягким уголком и допотопным телевизором. Похожий на средневековый кабинет туалет и ого какая ванная, вся в витражах и глянцевой чернильной плитке. На втором этаже разместилась спальня в том же стиле: витые колонны, кровать с балдахином и резной будуар с зеркалом, которое напоминало огромное стрельчатое окно. Что ж… Отныне я готическая принцесса!
За последней дверью был зал с обилием книжных шкафов, но не похожий на библиотеку. Уж больно много свободного пространства, не занятого ничем. Казалось, что комнату поленились или забыли обставить, а шкафы просто выставили вдоль стен. С полок выглядывали потрепанные корешки без единой буквы, поди угадай, о чем книга. Я потянула руку к одной из них, воздух сотрясло громыханием. Будто молния в колокол шарахнула, жуткий звук! Мгновение спустя он повторился. Ёперный театр, это дверной звонок! И кто пришел, зачем? Надеюсь, не тот сосед знакомиться…
Глазок на двери мигом развеял интригу и прибавил паники. Лучше бы это был сосед! Но нет, снаружи стоял дядя Яков… Внук и единственный ныне имеющийся прямой родственник Агаты. Собственно, никто не рассчитывал что-либо от нее получить именно потому, что вся семья была убеждена, что наследство достанется ему. Так и случится, если я не выполню выставленные условия. Ох, сдается мне, Яков пришел не счастливого новоселья мне пожелать…
Может, притвориться, что меня нет дома или я напрочь оглохла? От такого звонка второе очень даже вероятно! Но вряд ли Яков перестанет искать со мной встречи. Рано или поздно придется с ним поговорить, а я уверена: со временем он не успокоится, а только злее станет. Добрым дядя никогда не был, ни слова хорошего никому отродясь не сказал. В детстве я его побаивалась, потому что он вечно шикал на нас с братцем, чтобы не шумели, не бегали и вообще вели себя словно какой-нибудь предмет интерьера, а не дети. Но я быстро нашла способ побороть страх: представляла, что
