— А имя мое тоже было в сопроводительной записке? — спросила я у сестры-смотрительницы.
— Имя и дата рождения, — любезно подтвердила она мои мысли. — Фамилию тебе дали в приюте.
— За все это время хоть раз кто-нибудь интересовался мной?
— Никаких запросов не поступало.
Как я и думала, заплатила — и забыла. Не скрою, я иной раз размышляла, какова она, моя мать, почему она меня бросила и что бы я сделала на ее месте. Мне казалось, что от своего ребенка я бы никогда не отказалась…
— Не осуждай женщину, которая тебя родила, — пафосно сказала сестра-смотрительница. — Ты не знаешь, какие жизненные обстоятельства заставили ее поступить так. Она сохранила тебе жизнь и позаботилась как умела.
Я уныло покивала и сказала:
— Я и не думала ее осуждать.
— И искать ее тоже не надо, — уже мягче сказала она. — Если бы она хотела, нашла бы тебя сама и раньше. А так… Твое появление наверняка осложнит ее и без того непростую жизнь.
Эти слова она говорила на основе своего многолетнего опыта. Не одна воспитанница приюта, покинув эти стены, отправлялась на поиски хоть какой-то родной души, а у некоторых эти поиски даже увенчались успехом. Вот только не слышала я, чтобы это кому-то принесло счастье. Сама я искать родительницу не собиралась. Давно для себя решила — если я ей оказалась не нужна, то и она мне — тоже. И ее сухое деловое письмо только утвердило меня в этом намерении. Она считала свой материнский долг уплаченным, я считала, что мой дочерний просто не успел накопиться.
— Благослови тебя Богиня. — Сестра-смотрительница наконец сказала то, после чего я могла покинуть ее кабинет, чтобы никогда больше не возвращаться.
Я механически пробормотала слова прощания, положила листок с номером счета назад в конверт, а конверт — в карман платья и после разрешающего кивка с облегчением выскользнула за дверь. Там меня уже ожидала сестра Тереза. Видно, оставшееся время мне ходить только под конвоем, чтобы не задержалась, не дай Богиня, до обеда — придется кормить, а на меня теперь больше не готовят. Сестра-кастелянша выдала мне приличных размеров сверток, в котором было одеяло, платье, пальто и смена белья, отсчитала деньги, что причитались мне за работу на фабрике, и призвала на меня благословение Богини с таким недовольным видом, будто проклятие посылала. Что ж, ее можно было понять — сестра-кастелянша не любила расставаться с тем, что попадало к ней на склад. А уж когда она выдавала деньги, создавалось впечатление, что отрывает она их прямо от сердца, с кровью и нервами. Так и хотелось вернуть все назад и извиниться за причиненные страдания. Но я задавила возникшее желание, собрала не такую уж большую денежную сумму, горкой мелких монеток лежавшую на столе, положила в карман и даже поблагодарила за заботу. Сестра-кастелянша кисло мне улыбнулась, и на этом мое пребывание в приюте подошло к концу. Сестра Тереза отконвоировала до калитки, за которой со скучающим видом уже стояла Сабина. Ключ в замке повернулся со страшным лязгом, от чего она испуганно вздрогнула и оглянулась. Наверное, специально не смазывают петли, чтобы уйти без ведома монахинь было нельзя. Ключ повернулся теперь уже за моей спиной, полностью отрезав от прежней жизни.
— Да уж, сиротка на выходе, — хмыкнула Сабина, пренебрежительно окинув взглядом как меня, так и мою поклажу. — Брось этот гадкий тюк, он тебе не понадобится. Такое носить по собственному желанию могут только те, кто себя ненавидит.
— У меня все равно другого нет, — недовольно ответила я.
Легко ей говорить «брось». Это мое единственное имущество на сегодняшний день, и расставаться с ним не было никакого желания. Кто знает, как все повернется дальше? Лучше иметь такую смену, чем не иметь никакой. Сама Сабина наверняка не оставила выданное в приюте.
— Штеффи, я тебе на первое время подберу одежду из своей старой, — неожиданно предложила Сабина. — Только оставь здесь это позорище.
— Ты же сама говорила, что меня туда могут и не взять, если хозяйке не понравлюсь, — возразила я. — К чему мне тогда твоя одежда? Для фабрики она совсем не подходит. Да и одеяло, пусть даже такое страшное, лишним не будет.
— Ты с этим узлом выглядишь как деревенщина, впервые приехавшая в Гаэрру, — раздраженно сказала Сабина. — Я не могу тебя в таком виде вести к хозяйке. Она такой типаж терпеть не может. Сразу откажет! А у меня сил уже нет в одиночку там работать!
Она надулась от злости, покраснела и почти на меня кричала. Можно подумать, от этого несчастного узла с моими вещами зависит вся ее жизнь. Неожиданно мне захотелось развернуться и оставить ее здесь сотрясать воздух в одиночестве. Но я пообещала Регине, что попробую получить это место, поэтому решила не обращать внимания на поведение Сабины и предложить что-нибудь, устраивающее нас обеих.
— Можно оставить мои вещи у тебя, а потом пойти в лавку, — предложила я. — Сразу и квартиру покажешь.
Сабина успокоилась тут же, как будто из нее вышел закачанный воздух, а новому взяться было неоткуда.
— В самом деле, тогда тебя и переодеть можно будет, чтобы совсем уж прилично выглядела, — довольно сказала она. — Пойдем уж, и так из-за тебя столько времени потратили. Хозяйка очень недовольна была, что пришлось меня отпустить. Обычно в это время она еще спит, а так пришлось встать за прилавок.
— Спит? Ну ничего себе, — поразилась я. — Полдень почти. Как можно столько спать?
Я прижала узел покрепче и двинулась за Сабиной вслед. Размышления о возможной работодательнице не радовали. С таким подходом и разориться можно очень быстро. Вот я не стала бы рассчитывать, что Сабина будет усердно работать без присмотра. А еще вполне в ее духе было бы деньги за проданный товар совершенно случайно положить мимо кассы в собственный карман…
— Часть снадобий, что у нас продаются, можно делать только ночью, — поясняла Сабина уже на ходу. — Вот она утром и отсыпается. Продавщицам дает допуск в магазин, чтоб ее в это время не беспокоили. Да и утро — очень спокойное время для торговли косметикой. Наши клиентки обычно спят допоздна, даже если по ночам не колдуют. У богатых дамочек, знаешь ли, свой распорядок дня, а бедные к нам не ходят.
В ее голосе прозвучала такая горькая зависть, что я невольно подумала, зря она поторопилась с замужеством. Она же говорит, что ходят в эту лавку клиенты с деньгами. Глядишь, и подвернулся бы кто-нибудь, жизнь с кем позволила бы дрыхнуть целый день и ни о чем не думать. С другой стороны, товар довольно специфический, мужчины им мало интересуются, нужно было ей устраиваться продавать галстуки или трости. Может, ее муж — самое приличное, что попалось за все это время в магазине?
