— Я сейчас тесто на оладушки заведу, — спохватилась мама Дарины. — Варенье с оладушками хорошо идет.
— А я нажарю сырников, — пообещала тетя Пелагея. — Творог в холодильнике залежался, думала кекс испечь, но к варенью сырники лучше.
Закипела работа. Десятилитровую тару перенесли во двор родителей Дарины — поближе к оладьям. Тетя Виктория упаковала сахарную корку в три плотных пакета, завязала и отнесла в мусорный бак. Осторожно протерла баллон влажными салфетками, а мощеную дорожку на всякий случай помыла со стиральным порошком.
Ларчик, Гвидон, Ярмил и Бартош складывали горячие оладьи в глубокие тарелки, зачерпывали варенье половником и щедро поливали поджаристое тесто. Ели и нахваливали всех-всех-всех: маму Дарины, тетю Пелагею и тетю Викторию, сделавших им воистину царский подарок. Дядю Ромуальда, пытавшегося рассказать, что варенье лучше бы отправить на экспертизу, никто не слушал. Наевшись оладий и сырников и уменьшив содержимое баллона почти на треть, оборотни перекинулись и легли поспать. Альма подозвала детей мяуканьем и повела домой — обедать супом и котлетами. Светланочка от предложения пообедать котлетами отказалась, улеглась под бок к папе и задремала.
После пробуждения три волка, маленькая шолчица и рысь устроили охоту на мышей. МЧС выиграло с разгромным счетом — Ларчик в одиночку наловил в три раза больше грызунов, чем все волки вместе взятые. В процессе охоты пострадали газонокосилка, садовый инвентарь, два куста смородины на участке тети Пелагеи и павлин дяди Демьяна, неосторожно выбравшийся из клетки и лишившийся хвостового пера.
Мама Дарины посмотрела на объем оставшегося варенья и шепотом спросила у Виктории:
— Может быть, переложим? Трехлитровую банку закроем плотной крышкой, волки в Лисогорск заберут. А остальное в литровые. Пусть потихоньку доедают, чтоб не слиплось.
— Я вообще никого не тороплю, — так же шепотом ответила Виктория. — Пусть едят в удобном темпе, зачем себя заставлять?
— Но ты же хотела баллон выбросить. Срочно.
Виктория посмотрела на крепкую замечательную стеклянную посудину без единой трещины, и твердо сказала:
— Это какое-то недоразумение. Я не буду его выкидывать. Вымою с порошком и средством для посуды, а потом, когда понадобится, еще раз вымою и простерилизую. Еще чего не хватало! Такой хороший баллон выбрасывать только потому, что Ромуальду что-то померещилось. Нет уж! Я не собираюсь тару для закаток разбазаривать! Банки у тебя есть?
— Есть, полная кладовка.
— Доставай, я крышки сейчас принесу. Разложим, закупорим, завернем в газеты и поставим в сумку. Пусть в Лисогорск забирают. А если захотят еще варенья к оставшимся сырникам и оладьям, я им красную смородину открою. Смородина в прошлом году тоже уродилась, я двадцать литровых банок перетерла.
Солнце клонилось к закату, осматривало Метелицу, подводя итоги дня. На газонах, в палисадниках и возле сараев валялись придушенные мыши. Светланочка каталась на папе, мешая охотиться. Рысь лез на грушу Демьяна, чтобы стряхнуть с верхних веток запозднившиеся плоды. Павлин сидел в клетке и помалкивал. Следователь по особо тяжким преступлениям Дарина Вишневецкая пила чай в летней беседке и читала документы в ноутбуке — все-таки взяла работу на дом. Председатель общины дядя Ромуальд разогревал масло в сковороде, чтобы пожарить «хворост» для охотников.
А Виктория раскладывала варенье по банкам половником, тихо радуясь тому, что ей удалось избавиться от мыши и сохранить такой чудесный баллон — антикварный, крепкий и почти не поцарапанный.
«Ох уж этот Ромуальд! — мысленно ворчала она. — Все бы ему выбрасывать! А в следующем году малина опять уродится, и что? Волков без варенья оставлять? Мот и транжира! Совсем о Гвидоновых волках не думает! А они такие молодцы. Хорошо кушают малиновое варенье».
Тыквенное желе
— Как у вас дела? — спросила Дарина, входя на кухню. — Светлана, как ты себя вела?
Мордочка мелкой шолчицы и до этого была невеселой, а после вопроса матери стала совсем унылой.
— Она испортила праздник! — полотенце хлопнуло по столу. — Полюбуйся! Я сварила тыквенное желе, разлила по стаканам, оставила остывать, и ненадолго вышла из дома. А она высыпала в каждый стакан по жмене семечек, которые я положила на просушку! Когда я вернулась, желе уже остыло, чуть прихватилось от сквозняка и помутнело. Перецедить не получится. Греть, чтобы перецедить, бессмысленно, оно потом не застынет. И помутнеет еще сильнее. Готового тыквенного пюре у меня нет. А вечером надо нести стаканы к Дереву Урожая. И что? Идти с пустыми руками? Что скажут соседи?
— Светланочка, как тебе не стыдно! — проговорил Гвидон, вошедший вслед за Дариной. — Зачем ты испортила желе?
— Ой, не надо устраивать трагедию, — благодушно сказала Дарина. — Ну, насыпала. Семечки не червяки, ничего страшного.
— И, главное, тут же сбежала, перекинулась и теперь отмалчивается!
— Светлана, — нахмурился Гвидон. — Превратись и извинись перед бабушкой!
— Чего вы пристали к ребенку? Пусть ходит на лапах, — Дарина открыла холодильник, осмотрела содержимое, спросила. — А без тыквы что-нибудь есть? Тыкву не могу, меня от нее тошнит.
— Возьми маринованный кабачок с хлебом, — предложила мама. — Я бы пожарила тебе отбивную, но не могу — надо срочно готовить желе. Гвидон, мой руки и налей себе тарелку супа. Придется тебе есть за себя и за Дарину, суп тыквенный.
— Я съем, — заверил Гвидон. — Светланочка, надо извиниться перед бабушкой. Иди в свою комнату, превратись и оденься.
— Гвидон, почему ты сегодня такой нудный? — удивилась Дарина. — Не цепляйся по мелочам. Светлана, иди, побегай. Погода хорошая. Мама, пожарь отбивные.
— Я сейчас в подвал за тыквой пойду, мне не до отбивных!
— Не нужно все усложнять. Нормальное желе. Семечки красиво на дно опустились.
— Дарина, ты!..
Стук в дверь заставил маму осечься.
— Я на минутку, — сообщил из холла дядя Ромуальд. — Увидел, что Гвидон с Дарусенькой приехали, зашел поздороваться. О! Какое мутное желе! И странное. Зачем вы насыпали в него тыквенные семечки?
— Дядя Ромуальд, — Дарина села на табуретку, подперла подбородок ладонью. — Вы умеете хранить секреты?
— Конечно. А что случилось?
— Я сейчас расскажу. Прошу держать сведения в тайне, в крайнем случае, при острой необходимости, разгласить ограниченному кругу лиц. Мама, жарь отбивные, ты это уже слышала.
— Я весь внимание, — дядя Ромуальд занял свободную табуретку, впился в Дарину горящим взглядом.
— Мне позвонили из центра, — понижая голос, проговорила та. — В столице взяли крупную группу торговцев антиквариатом. Конфискованы и приобщены к делу невиданные доселе ценности — древние шакальи рукописи об изначальном смысле традиций Покрова и Ворот-в-Зиму. Вы же знаете, что мы празднуем Покров почти как лисы, без волчьего разжигания костров и хождения по углям. Мы терпеливо ждем, пока откроются Врата-в-Зиму и радуем взор Хлебодарной яркими блюдами из тыквы, символизирующими закатное солнце. Мама, почему только одна отбивная? Пожарь две, я голодная. Пусть лучше останется на потом.
— Я знаю, — кивнул Ромуальд. — Желе из тыквы — образ солнца, которое будет освещать наш путь сквозь Врата. Мы показываем его Дереву Урожая, а потом расставляем по подоконникам, чтобы порадовать взор Хлебодарной.
— Вы заметили, что в желе никак не обыгрывается понятие «Покров»?
— Никогда не задумывался.
— В этом-то и проблема, — вздохнула Дарина. — Мы выполняем ритуалы, тщательно следя за внешними признаками, не вникая в суть. Каждый раз возле Дерева Урожая все пристально рассматривают соседское желе, шепчутся, обнаруживая крупные пузырьки воздуха или помутнение. К счастью, коллеги, прочитавшие рукопись, объяснили мне, что это уловки Демона Снопа, радующегося тому, что мы незаметно увязаем в ереси. Первая Шакалица резала тыкву, вычищала из нее семечки, а из мякоти готовила пюре, которое потом использовала на суп, кашу и ритуальное желе, выставляемое на подоконник. В желе обязательно клалась щепоть семечек. Жидкость покрывала семечки, так же, как снег укутывает землю, таящую в недрах ростки следующего урожая. И мутнела, символизируя туман. Вот это и есть суть ритуала, воплощение Покрова. А все прочее — козни нечистой силы.
