Облезлый коричневый пол ухмыляется во все щели. В подполе однозначно ничего хорошего: смутно белеют складки и холмики мохнатой плесени, словно там, в душных таинственных потемках, лежбище громадного зверя, которого толком не разглядеть. Или, может, целая колония таких зверей, погруженных в спячку. И несет оттуда, как из мусоропровода, целый год не чищеного. Квадратную крышку подпола он в первый же день не только закрыл на щеколду, но еще придавил сверху фанерным ящиком с плотницкими инструментами. На всякий случай.
В кладовке нашлись овощные консервы, тушенка и сгущенка, несколько бутылок красного вина, завернутые в полиэтилен пачки галет. На кухне стояли канистры с питьевой водой. На подоконнике валялась ценнейшая вещь - замызганный консервный нож, а снаружи, за окном, громоздилась внушительная куча пустых банок: видимо, его предшественник прожил здесь довольно долго.
Мебели было раз, два и обчелся. Тронутая ржавчиной кровать с панцирной сеткой, заваленная ворохом несвежих одеял, под которыми обнаружился засаленный полосатый матрас, рваная простыня и ощетинившаяся перьями подушка в истрепанной наволочке, вначале внушала ему непреодолимое омерзение. На вторые сутки он пересилил брезгливость и устроился в этом грязном гнезде на ночлег, так как больше спать было негде.
Показывая Чармеле Атланту, я чувствовал себя так, словно кто-то всемогущий взял ножницы, вырезал меня из одной картинки в журнале и наклеил на другую.
Это был все тот же город, который я с детства привык считать самым лучшим на свете местом. Днем и ночью над ним пылал все тот же неоновый слоган, господствующий над остальной световой рекламой - артериально-красный, ультрамариновый, празднично-оранжевый, изумрудный, льдисто-фиолетовый, словно сияние сверхновой, а потом снова алый, как свежая кровь.
Цвет меняется, смысл остается неизменным, раз за разом отпечатываясь на миллионах сетчаток и неощутимо проникая в глубь мозга, поскольку это знакомое каждому изречение определяет самую суть нашей жизни - я так и объяснил Чармеле, когда она поинтересовалась.
Город был во всех мелочах тот же самый, но появилось ощущение, будто он вот-вот обернется голографическим миражом, под которым прячется бездонный провал, и мне здесь ни в какую не удержаться.
Близость Чармелы выбивала меня из реальности и в то же время отрезвляла: такая женщина не для рядового менеджера. Однако она осталась со мной и в первую ночь, и во вторую, и в третью... Когда я лежал с ней рядом, расслабленный и опустошенный, каждый раз возникало смутное предчувствие, что вот-вот кто-нибудь ворвется и с полным на то правом вышвырнет меня из моей же постели. Ну, представьте себе, что вы тишком пробрались в пустой зал, где приготовлен фуршет для руководства вашей фирмы, оприходовали закуску - и тут за дверью шаги, и с минуты на минуту вас застукают. Есть такой сериал, популярная семейная комедия со сплошными хохмами в этом роде, но то же самое в настоящей жизни не смешно, а до заикания страшно.
Я спросил у Чармелы, будто бы в шутку, что ее во мне привлекает. Не бывает же такого, просто быть не может.
- Ты симпатичный, - она улыбнулась, а в следующий момент отвела взгляд. - И похож на одного человека.
Вот как? Не пришел бы этот человек с бейсбольной битой по мою душу... - Он тоже эмигрировал сюда? - поинтересовался я вслух с наигранным спокойствием, словно на переговорах с проблемным клиентом.
- Нет, он остался на Долгой. Не смог оттуда выбраться.
Уф, это все объясняло: Чармела всего лишь нашла временную замену своему прежнему бойфренду. Решающую роль сыграло внешнее сходство. Немного обидно. Зато не опасно. А что до обиды, в самый раз вспомнить любимое высказывание генерального директора: "У наших менеджеров нет самолюбия - только предупредительность и доброжелательность!" Плакат с этой мудростью висит на первом этаже около кулера. Руководству нравится. Посетителям тоже.
Что еще выбивало почву из-под ног, так это вопрос о ее возрасте. С виду не старше восемнадцати-девятнадцати, но, судя по некоторым оговоркам, она бывала на Земле и прошлым долгианским летом, и позапрошлым, и помнит, как все тут было по-другому, в постштатовскую эпоху, до Золотой Федерации.
Однажды я исподволь подобрался к теме подвидов, на которые подразделялось до катастрофы население Долгой Земли: А - преждевременно стареющие, В - не затронутые мутациями, С - везучие долгожители. Обронил, словно хотел уточнить:
- Если ты волшебница, ты, наверное, из подвида С?
- Нет, - Чармела улыбнулась, но как-то грустно. - Я принадлежала к четвертому подвиду.
Что-то мне попадалось о гипотетическом четвертом подвиде... Ага, там так и было сказано, "гипотетический" - то ли есть, то ли надвое.
- Я читал, что насчет него никаких проверенных данных.
- Потому что никто не позволил бы их проверять, - она почти передразнила мою интонацию, но такое впечатление, что не нарочно. - Ты слышал о Высших? Я была Высшей. Мы были бессмертны, и мы были единственной настоящей властью на Долгой Земле. До тех пор, пока не случилась катастрофа. А если тебя интересует, сколько мне лет - тебя ведь это интересует? - восемнадцать. Столько мне было, когда меня сделали Высшей. Человек, который меня полюбил, с согласия остальных членов ассоциации. И все это время я чувствовала себя, как школьница, заблудившаяся среди времен, пространств, жестоких взрослых игр... Больше ничего на эту тему не скажу.
Ее загнутые на концах длинные ресницы были загадочно опущены, в глаза не заглянешь. Короткие темные волосы отливали радужным сиянием - словно она фейри, которая притворилась человеком, но кое-какие детали все же выдают ее истинную природу. Нежная кожа как будто мерцала, а на шее, впору гордиться, краснел утренний засос, однако вместо гордости я ощутил непонятную тревогу и рискнул спросить:
- Остальные "беглецы совести" - тоже Высшие?
- Да, - бросила Чармела с прохладцей, давая понять, что продолжать этот разговор не хочет.
Понятно, почему с ними так носятся: бывшие хозяева жизни, отстраненные от власти Советом Согласия, вряд ли остались на бобах - наверняка на Земле у них и банковские счета, и вложенные в дело капиталы... Не побираться пришли. Хотя, кто помешает долгианскому правительству поставить вопрос об аресте имущества? Поэтому здесь они, скорее всего, надолго не задержатся: распродадут, обменяют, обналичат - и рванут в Дальний Космос, где их никакие "политические бандиты" не достанут.
В другой раз я поинтересовался, уверена ли Чармела, что для нее не опасно будет вернуться на Долгую. А то и сама попадет под раздачу, и я останусь без сопровождения - как стеклянный человечек посреди автострады в час пик, черт бы побрал этого Рунге с его образным мышлением. Естественно, вслух я ничего недопустимого не брякнул.
- Меня не тронут, - она глянула из-под ресниц быстро и тревожно. - Я оказала важную услугу двум влиятельным членам Совета. Кое о чем их предупредила. И тот, и другая обещали, что у меня не будет неприятностей, так что по сравнению с остальными нашими я на особом положении.
Когда Чармела, договорив, сцепила изящные тонкие пальцы, жест у нее получился бессознательно трагический, почти обреченный. Гм, и это называется - "не будет неприятностей"?
- Мне бы желательно знать, что тебя беспокоит, чтоб я тоже имел в виду.
- Ничего такого, что тебя касается, Диплодис.
Бывшая Высшая с Долгой Земли дала почувствовать, что я зарываюсь. Не взглядом и не тоном - чем-то едва уловимым, неназываемым, однако проигнорировать это было никак нельзя. И через минуту, проявив очевидную непоследовательность, объяснила, в чем дело:
- Я думала, что смогу выторговать безопасность для двоих, но они сказали, речь только обо мне. Дай сигарету.
Я молча выполнил ее требование.
