Вот и сегодня он только вернулся из Полесья, где провел со съемочной группой более двух месяцев «на натуре», снимая фильм о нелегких судьбах герканских переселенцев при Дворе Александра XVII, как зазвонил телефон и неугомонный Франц начал жаловаться на проклятых дальверийцев, сделавших жуткий римейк на один из его лучших фильмов.
Друг просил посмотреть «этот ужас», транслирующийся этой ночью по четвертому коммерческому каналу, и оценить его с точки зрения исторической достоверности.
Ожидания и сам перелет из Урвы в Мальфорн были крайне утомительными, хотелось принять горячий душ и заснуть, но неутомимый детектив решил принести свои естественные потребности на алтарь дружбы и искусства.
С трудом пережив последний рекламный блок и все-таки досмотрев концовку фильма, Даниэль обреченно набрал телефонный номер своего мучителя и, собравшись с силами, приготовился к краткому разговору. Как только на другом конце провода зазвучал нервный голос Франца, консультант выразил свое мнение однозначным и безапелляционным словом «дурь» и бросил трубку.
Обычно терпимый к странным выходкам своего эксперта фон Хубер на этот раз был неумолим и не собирался ограничиваться чересчур кратким заключением. Мужчина не успел как следует взбить подушку, как зазвонил телефон.
– Ди, я понимаю, ты устал… мы все устали, но это крайне важно… я подаю в суд. Дальверы не просто обворовали меня, они об… искусство, да еще посмели сунуться с этим на Старый Континент, в обитель высокого и прекрасного, так сказать…
Врожденное отвращение ко всему, что «сделано на Новом Континенте» было типичной чертой склочного характера не только великого режиссера. Большинство герканцев, филанийцев, виверицев, намбусийцев, шеварийцев и прочих жителей Континента – колыбели цивилизации – снисходительно отзывались об умственных способностях заносчивых, самоуверенных дальверийцев и не упускали возможности ехидно позлословить на их счет, но тем не менее охотно смотрели их фильмы и покупали товары, сделанные где-то в неизвестной заморской дали.
– Хорошо, – обреченно вздохнул Андерсон, устав от сумасшедшего мира искусства в целом и от гения Франца в частности, – только пройдемся кратко, по позициям.
– Костюмы? – раздалось в трубке.
– Женские выдержаны в лучших традициях, придраться не к чему, мужские светские тоже ничего, а вот с доспехами беда: дикий, спонтанный разброс от девятого до четырнадцатого веков.
– Как с гримом, прическами?
– Более-менее, – зевнул в трубку Даниэль, – хотя лучший грим у герцога Антонио, он у них почему-то получился темнокожим, причем не просто темнокожим, а самым черным из всех эфиолов, да еще с чарующим акцентом Кальверопосских островов.
– А само сражение? Ну то, что под конец фильма?! – произнес режиссер, почему-то немного нервничая.
– Все, кроме главного героя, эффектно стучат железом о железо, боясь случайно сделать друг другу «бо-бо», позируют перед камерой, пытаются драться красиво, в общем чушь, хотя… – Даниэль выдержал паузу, силясь больше не зевать в трубку, – …кто знает, может быть, в кино так и надо.
– Что-нибудь еще? – не унимался Франц.
– Вагон и маленькая тележка! – начал выходить из себя Даниэль, еле сдерживаясь, чтобы не послать друга к черту. – Любой, кто хоть раз в жизни держал в руках рапиру и прочитал пару исторических книг, помрет на этом шедевре со смеху. Я же, по твоей милости, могу окочуриться от хронического недосыпа!
Андерсон рассерженно бросил трубку, выдернул шнур из розетки и уткнулся головой в подушку. Дыхание мужчины тут же замедлилось, веки начали тяжелеть, и пришла приятная нега погружения в глубокий, сладостный сон. Он уже перестал различать отдельный шум машин за окном и тихое тиканье настенных часов, как голову пронзила резкая механическая трель. На этот раз звонили в дверь.
– Свинья! – процедил сквозь сжатые зубы Даниэль. Рывком оторвав обнаженное тело от теплой и мягкой кровати, он начал на ощупь пробираться по заставленному нераспакованными чемоданами коридору к двери, усиленно протирая глаза и пытаясь привести себя в состояние наконец-то высказать Францу все, что он о нем думает.
Оказывается, навязчивость киногения имела границы, укладывающиеся к тому же в пределы приличия, – за дверью оказался не он. Полуночных визитеров было трое: высокий, крепко сложенный эфиол в строгом деловом костюме и парочка молодых людей – мужчина и девушка в черных плащах, на лбах у которых так и красовалась незримая метка «молодой, перспективный, обреченный на успех». Троица приветливо улыбалась, в особенности девушка, успевшая окинуть быстрым, едва уловимым взглядом достоинства фигуры хозяина.
Даниэль удивленно смотрел на незваных гостей, он их не знал, но выходца с южного архипелага когда-то и где-то видел, хотя наверняка знакомство было «шапочным» и не могло послужить весомой причиной для ночного вторжения, да еще с целой компанией друзей. Молчание продлилось несколько секунд, а затем было прервано не менее приветливым, чем улыбка, вкрадчивым голосом эфиола:
– Прошу прощения за поздний визит, вы Даниэль Андерсон?
После недолгого колебания детектив утвердительно кивнул головой. За те доли секунды, что понадобились для ответа, мозг успел прокрутить десятки вариантов возможных причин визита и оценить уровень потенциальной угрозы, исходящей от незнакомцев. Конечно же, он многим пересекал дорогу в жизни, но ловля беглых преступников была строго засекречена сыскным агентством, а о существовании этой квартиры знали лишь безобидные киношники, которые скорее подмешают слабительного в кофе обидчика, чем наймут убийцу. «Наверняка они пришли за консультацией, но неудачно выбрали время», – в конце концов пришел к выводу Андерсон.
– Можно войти? – деликатно и осторожно прервал возникшую паузу юноша, стыдливо выглядывая из-за спины босса.
– Нет, – холодно ответил хозяин, смотря прямо в умные глаза темнокожего, коротко стриженного гостя.
– К сожалению, дело срочное и…
– И я не вижу ни одной веской причины, – прервал дальнейшие реверансы Даниэль, – чтобы впускать в дом абсолютно не знакомых мне людей, да еще в первом часу ночи! Хотите что-то сказать, говорите здесь, у вас десять секунд!
– Хорошо, – на удивление легко согласился эфиол и моментально стер улыбку с лица. – Вы, Даниэль Андерсон, или Дарк Аламез, по решению Совета…
Договорить миссионер Совета не успел. Даниэль, он же Дарк Аламез, один из старейших морронов, прекрасно знал, что речи, начинающиеся со слов «По решению…» или «Во имя…», обычно заканчиваются весьма плачевно для слушателей. Лобовая кость моррона с силой врезалась в раскрытый рот вещавшего. Эфиол не удержал равновесия и повалился назад, сбив с ног не успевших вовремя отскочить коллег. Девушка успела в падении выхватить пистолет с глушителем, но рука ушла в сторону и вверх. Выстрел лишь сбил штукатурку со стены в десяти сантиметрах от паха мишени. Возмущенный посягательством на «святое святых», Дарк перехватил кисть и резко крутанул ее против часовой стрелки. По характерному хрусту кости и потере сознания жертвы он понял, что вывихнул плечевой сустав и с чувством удовлетворения от свершившегося возмездия переключился на остальных.
