Звуки нежные и волнующие пробились сквозь сон. Казалось, что капли теплого летнего дождя мягко, ласково обволакивают меня. Два голоса: мужской и женский, и их переплетение порождает видение обнаженных тел, горящих страстью и желанием. Дрожь пробежала по моему телу и задержалась на пупке. Тело напряглось, прислушиваясь не к словам, а к сладостному чувству, невольно ими вызванному. Горячая волна нахлынула и начала подниматься от кончиков повлажневших пальцев ног все выше и выше, учащая дыхание и заставляя сердце биться сильнее. Сладостная нега и ощущение счастья постепенно заполняют все мое естество, разрастаясь до вселенских пределов и обещая вылиться в полное и всепоглощающее блаженство. Я хочу распрямиться и ощутить его всем своим телом, но не могу. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, потому что слишком крепки его объятия!
– Егор, ты задушишь меня любовью, – шепчу я, и рвусь всем телом ему навстречу, и… окончательно просыпаюсь.
На большой двуспальной кровати я – ОДНА! Ворочаясь во сне, я обмоталась простынями и не могу свободно двигаться. То, что представлялось страстным шепотом, оказалось приглушенными звуками популярной мелодии. С легким разочарованием, недоумевая, я освобождаюсь от своего горячего влажного кокона.
Песня завораживает и зовет за собой, хочется унестись куда-то ввысь, где есть только любовь. В женском голосе звучит горечь расставания, мужской меня заводит до предела: «Королева вдохновения!» Тело не мое: оно горит и томится острым желанием. Мое разгоряченное тело трепещет, еще немного – и я застучу зубами от возбуждения. Не помню, чтобы со мной происходило подобное. В сторону анализ, воспоминания – я хочу ЕГО!
Егор обнаруживается в углу комнаты за компом. В голове словно возникает бегущая строка: «Ему завтра в командировку! Нет, уже сегодня! Он готовит материалы! Я хочу его!» Встаю, сбрасываю с себя ночнушку и тихо, как кошечка, на цыпочках подкрадываюсь к нему сзади. Излишняя предосторожность: когда он погружен в работу, то отрешается от всего, и единственный способ привлечь его внимание – забрать ноутбук. Прильнув всем своим горячим телом к его спине, я наклоняюсь к его уху, и мой язык выразительней всех слов говорит ему о моем желании.
– Любо-ко-ко! – нежно мурлычу я и убираю его руки с клавиатуры.
– Извини, – шепчет он, – я тебя разбудил…
– Все чудесно! Удивительная ночь, прекрасная песня, и мы вдвоем. – Я пытаюсь увлечь его за собой, заставить встать из-за стола. Это непросто.
– Мне завтра надо уезжать…
– Я знаю! – Мои руки бесцеремонно выискивают уязвимые места на его теле. Еще немного – и он будет только мой. Чувствую, как он напрягся.
– От результатов этой командировки многое зависит.
– Ты говорил… – Я щекочу ему ушко языком.
– Мне еще надо подготовить много материалов.
– Я тебе помогу… – Чувствую, что еще немного, и я потеряю сознание от желания, а он словно прилип к стулу.
– Иванна, дай мне поработать, а потом я приду к тебе. – Голос его сух и холоден, так могла бы говорить мраморная статуя. – Рано утром придет редакционная машина, чтобы отвезти меня в аэропорт.
Меня будто облили ледяной водой, выставили голышом на снег, и я ощутила, что, несмотря на лето, из открытой форточки потянуло морозом и иней покрыл наши отношения. Песня закончилась, очарование ночи исчезло, и ведущие радиостанции начали нести всякую чушь. Моя рука ложится на «мышку» и отключает звук. Я резко отстраняюсь от него, намереваясь вернуться в постель, но он ловит меня за руку.
– Обиделась? Ты же знаешь, как важна для меня эта поездка! – В его голосе слышатся нотки раздражения. – Ты сама воркоголик и знаешь, что это такое. – Я наклоняюсь, рассыпавшиеся волосы прячут мое горящее лицо, и он сбавляет тон: – Ну, прости, пожалуйста.
Я отворачиваюсь, чтобы он не видел, как карета превращается в тыкву.
– Все, все, не обижаюсь. Езжай ты… в свою командировку. – Я стараюсь говорить беспечно, без напряжения. И не важно, что у меня творится в душе.
– Ты это серьезно?!
– Серьезнее не бывает.
– Я знал, что ты меня поймешь. – Он не может сдержать вздох облегчения. – Ты необыкновенная женщина!
– Ты ошибаешься. Я, как и любая женщина, – особенная!
Егор возвращается к работе, а я томлюсь в тишине отсутствием сна и глупыми мыслями. Вдруг в голову приходит строка: «Не топчи цветы моей любви и страсти». Не могу вспомнить, откуда она и к чему всплыла в памяти. Решаю не менять рингтон своей мобилки «Пошлю его на…» Лолиты на «Королеву вдохновения».
Часть 1
Алтай. Зима 1932 года. Дорога в никуда
1
Суровы и негостеприимны Алтайские горы в зимнюю пору. Горные хребты неприступными стенами вздымаются на километровую высоту, острыми белоснежными вершинами буравя небо, заслоняя прячущиеся между ними долины, испещренные артериями рек. Рожденные на Алтае неторопливая Катунь с серо-белыми водами и синяя стремительная Бия, как противоположности инь и янь, соединившись, дали начало не похожей ни на одну из них могучей сибирской реке Обь, несущей желто-коричневые воды в Северный Ледовитый океан.
Вдоль правого берега Катуни тянется на тысячу километров обновленный Чуйский тракт, связывая два молодых государства: страну Советов и Монгольскую республику. Новая дорога, пробитая в скалах силами и жизнями заключенных Сиблага, пролегла через высокогорные перевалы: Семинский и Чике-Таманский. И хотя Семинский выше – он расположен чуть ли не на двухкилометровой высоте, полуторакилометровый Чике-Таманский более коварен и труден. По пути к нему узкая дорога множество раз закручивается серпантином, ограниченная с одной стороны отвесными скалами, грозящими камнепадами, с другой – смертельной пропастью. На его крутых подъемах захлебываются от прилагаемых усилий и разреженного воздуха двигатели «ЗИСов». Для обеспечения круглогодичной проходимости Чуйского тракта, имеющего важное, стратегическое значение для обороноспособности страны Советов, строящей социализм и общество всеобщего благополучия, а также для развития торговли было принято решение на зимний период установить вдоль всей дороги временные лагерные подпункты, противопоставив силы заключенных превратностям и капризам природы.
На высшей точке заснеженного Чике-Таманского перевала расположилась «командировка» 7-го отделения Сиблага: два наспех сооруженных деревянных барака, домики охраны и начальника лагеря и несколько хозяйственных построек. Ограниченность территории на этом скальном участке вынудила лагерный подпункт максимально «сжаться», и вместо привычного для ИТЛ высокого бревенчатого забора с трех сторон его окружали лишь проволочная «колючка» и вероломная спираль Бруно. Со сторожевой вышки над воротами хорошо просматривался периметр лагпункта, а ручной пулемет «Максима-Томпсона» и прожектора в ночное время не дали бы беглецу, если бы кто-то решился на побег, уйти даже совсем недалеко. С тыльной стороны находился головокружительной глубины обрыв, и он для задумавших побег заключенных был преградой даже посерьезнее, чем снискавшая печальную славу спираль Бруно. С края этого обрыва открывался вид на долины рек Большой и Малый Ильгумень, громады горных хребтов с белыми шапками вершин, со склонами, до половины укутанными посеребренными массивами ельника и лиственниц.
