– Расскажи, как ты сюда попал, что с тобой случилось? Ты кто – бродяга, пилигрим, странствующий рыцарь? По одежде вижу – ты человек нездешний, язык твой мне незнаком, хотя по-нашему ты говоришь, как и я.
Некоторое время старик внимательно изучал Яна. О чем думал он в те минуты, на что решался – догадаться было невозможно.
– В малом знании – большое спокойствие, от большого знания мало счастья, – усмехнулся старик, но глаза его, доселе полуприкрытые веками, вдруг сверкнули и словно прожгли Яна насквозь. – Я не хотел раньше времени отягощать твою душу ненужным знанием. Оно может оказаться для тебя обременительным, а кое-что – и непосильным. Имя мое, наверное, очень скоро уже ничего не будет значить ни для меня, ни тем более для тебя. Я серьезно ранен, и более того, чувствую, что умру. Возможно, еще до рассвета.
Он предостерегающе поднял руку, кратким жестом прерывая восклицание Яна.
– Раны мои не поддаются врачеванию таких, как ты, да я и не знаю лекаря, который бы за меня взялся. Смотри!
Он распахнул плащ, и Ян с ужасом увидел на груди старика рану с обожженными краями, из которой толчками выбивался серый дым. Запаха его, однако, Ян не почувствовал. Он растерянно смотрел на старика и чувствовал, как какое-то тошнотворное, вязкое бессилие обволакивает его. Коростель вдруг отчетливо представил свой дом сверху, словно чьим-то взглядом, и они со стариком показались ему маленькими песчинками в безбрежном океане весенней ночи, ставшей вдруг не то враждебной, не то равнодушной к нему. Впервые теперь он почему-то не чувствовал своего дома, будто был в гостях в чужом месте, в чужой стране.
– Да, земля шире, чем ты думаешь, – проговорил старик, словно прочитав то, что творилось в душе Яна. – И многие из нас на этой земле только путники, хотя как знать… Я в этой жизни избрал дорожный плащ и коня. Судьба распорядилась так, что мой земной путь закончился у твоего порога, в этом я вижу предопределение, мне самому еще во многом неясное. В соседних лесах, где мне довелось проезжать, на меня неожиданно напали. Произошла стычка, из которой мне не удалось выйти победителем. Я сумел вырваться, однако при этом получил смертельную рану. В исходе можно не сомневаться, ибо я узнал оружие. Не скрою, душа моя теперь в смятении, и даже не близкая смерть тому причиной.
Некоторое время Ян подавленно молчал, не в силах выговорить ни слова. Старик спокойно смотрел прямо перед собой. Страдание словно высветлило его лицо и глубоко запавшие серые глаза, в которых тихо угасал свет, сменяясь лихорадочным блеском, подобно тусклой зимней заре. «Не жилец…» – с какой-то внутренней тоской понял Ян.
– Что же беспокоит тебя теперь, когда все так печально и уже предопределено тобою? – с горечью прошептал Дудка, склонившись над незнакомцем. – Могу ли я помочь тебе? Что я должен сделать?
– Помочь мне ты не в силах, но все равно – спасибо! – промолвил старик и печально улыбнулся. – Однако я чувствую исход, силы меня покидают. Поэтому кое-что сделать тебе все же придется. Где мой конь?
– Он в стойле, когда я его заводил, он уже спал.
– Глаза его были закрыты? – полуутвердительно покачал головой старик и теперь уже горько усмехнулся. – Так я и думал, – тихо прошептал он и осторожно коснулся руки Яна холодными пальцами. – Когда я перестану откликаться на твои вопросы, посади меня на моего коня и отведи в ближайшую рощу. Там позови меня еще раз, и если я не откликнусь, немедленно уходи. Постарайся сделать так, чтобы тебя никто не видел. И еще… – Пальцы старика крепче сжали руку Яна. – Что бы ты ни увидел – не оглядывайся.
– Но почему? Почему я должен бросить тебя одного в лесу? Извини, но в наших краях умерших хоронят. Ты хочешь, чтобы твое бездыханное тело мыкалось вместе с конем по лесам и холмам, стало добычей диких зверей?
– Пусть тебя это не беспокоит. Кое с кем из этих, как ты выражаешься, диких зверей у меня заключен договор, – полушутя-полусерьезно проговорил старик, – а оглядываться вообще никогда нельзя – плохая примета, знаешь ли. Ухожу я в непокое, – вздохнул он. – Ибо хоть я и узнал оружие, которым меня ранили, но кто это сделал, чья рука держала клинок – мне неведомо. Враги мои в общих чертах мне известны, но их поблизости я не ощущаю, а многие находятся очень далеко отсюда. Кстати, есть среди них и твои соседи.
– Мои? – удивился Ян. – Всех своих соседей я знаю наперечет.
– Большинство своих соседей ты не замечаешь, хотя тебя они держат в виду постоянно. Они везде – в лесных дубравах, речных плесах, в небе над головой, в подземных норах и ходах. Чувства твои закрыты, такими уж вас сделал Создатель.
– А тебя каким он сотворил? – обиделся Ян.
– Немного покрепче, чуть позрячей и малость поумней, – усмехнулся старик. – Тем не менее я очень благодарен тебе за то, что ты приютил меня. Если только я разбираюсь в вас, людях, наша встреча, быть может, не пройдет для тебя бесследно.
Сердце Яна на мгновение замерло:
– Постой-постой, как тебя понимать? Ты сказал – «в вас, людях». А ты что же это, не человек, что ли?
Старик пристально посмотрел в глаза Яну.
– Теперь уже почти нет. Так что мы с тобой, Януарий Дудка, не совсем еще человек, вдвоем как раз за одного полноценного человека и сошли бы. Эх, как все могло быть иначе… Ну да ладно, – немного помолчав, добавил он. – Все равно сейчас уже ничего не исправишь, так угодно Создателю. А сейчас иди-ка ты, друже Януарий, а то я немного устал с тобой беседовать. Иди-иди, не беспокойся, если что – кликну.
Он повернулся лицом к стене и закрыл глаза. Когда дыхание старика стало спокойнее, Ян поднялся со стула и тихо вышел за дверь. Там он сел на крыльце и поднял глаза. Скоро должно было светать, но небо по-прежнему было усыпано звездами. Они были повсюду, куда ни кинь взор, и Ян вдруг опять представил свой двор с высоты этих звезд: один, на черной земле, у одинокого дома, он смотрит вверх, но не видит себя там, среди мерцаний, сияний и сполохов мироздания. Он кричит, он зовет себя сверху, из звездных россыпей, но тот Ян, внизу, не слышит, медленно встает и уходит в дом. Открывается дверь, он оборачивается и улыбается кому-то…
Ранний весенний жук рассек тишину, деловито гудя куда-то в сторону рощи. Звук его полета был шершавым на слух, мохнатым, как его лапы, деловитым и равнодушным к сидящему на крыльце человеку. Яну захотелось что-нибудь сыграть, как-то нарушить эту подзвездную стынь, наполненную клейкими запахами молодой тополиной листвы и прорезающейся лесной травы. Но дудочка была в доме, а Яну не хотелось тревожить покой старика. Далеко по реке журчали неугомонные лягушки. «Скоро черемуха закипит», – подумал Ян и вдруг ощутил странность, нереальность картины: он сидит ночью на крыльце, далеко вокруг разносится в темноте малейший шорох обитателей весны. В комнате лежит умирающий человек, а он не знает даже его имени.
