Вьюга успокоенно вздохнул.
– Глупо… но хорошо… – пробормотал он, закрывая глаза. – Ну все. Я устал… Ну отойди… да отойдите вы… пустите ее…
Невозможно и жестоко было глазеть дальше. Вьюга не смог сам спрятать свою агонию от глаз товарищей – надо же помочь ему хоть в этом…
Бойцы отошли и расселись у кострища, спинами к Вьюге, инстинктивно прижимаясь друг к другу. Почти любые слова в такие минуты – вранье. Прикосновения гораздо честнее – и прикосновения говорили очень ясно: мы остаемся, а он уходит.
Клык судорожно вздохнул, сжав кулаки. Красавчик тронул его за плечо:
– Сейчас кончится – и все, больше болеть не будет.
Клык ответил одним движением губ: "Долго".
– Помочь ему? – тихо спросил Паук, на треть вытащив из ножен кинжал.
– Он сам хотел, – сказал Клык. – Он ее уже чует. Сильный… Ах ты, будь оно все неладно!
Но они сидели еще очень долго, не шевелясь, окаменев лицами, пока хриплое дыхание сзади не захлебнулось и не оборвалось…
Солнце уже поднялось высоко и просвечивало сквозь серую муть туч тусклым белесым кругом, когда Клык, Хорек и Паук закончили копать могилу на горном склоне. Ножи безупречной темной стали резали влажные и упругие пласты земли, переплетенные корнями, легко, как свежий хлеб. Камни вытаскивали руками. Остановились лишь, когда лезвия наткнулись на сплошную скалу – яма получилась в две трети орочьего роста.
– Здорово вышло, – сказал Хорек, вытирая пот с лица и садясь на краю могилы. – Господину Боя впору.
– Ага, – отозвался Клык. – Повезло. Хуже нет, если сожгут – а люди, гады, обычно так и делают с трупами, им фиолетово: свои, чужие…
– Ну, какая разница… все равно в итоге будешь земля…
– Да уж, итог… Все равно, что с Барлогом пообниматься… Очень приятно, когда чужие пялятся на твои горелые кости. Нет уж, спасибо за такую любезность. Пусть мое мясо лучше бойцы бы съели, чем вот так, как полено в костер… хоть не без пользы…
Паук обтер лезвие ножа и бережно вложил его в ножны. Потом вытянул вперед ладони, растопырил пальцы и удивленно на них посмотрел:
– Клык, гляди… у меня руки трясутся. Как у человека с перепою, смешно… – и вид у него при этом был совершенно растерянный.
– Это с голоду, – сказал Клык. – Всего-ничего копали, а вспотели – это тоже с голоду. Такое я уже видел. День холодный, а жарко. Это бывает. Когда что-нибудь сожрешь, будет легче, увидишь… Пойдемте, Вьюгу заберем.
С мертвым остались только Шпилька и Мелкий. Они сняли с Вьюги снаряжение, завещанное бойцам, и перевернули тело на живот – было решительно нечем прикрыть его лицо от случайных взглядов. Теперь Шпилька собирала у входа в пещеру прутики и щепки, еще влажные от прошедшего дождя, а Мелкий снова сидел, скрутившись в узел и зажимая плечо.
Клык про себя ругнул судьбу, а вслух спросил:
– А остальные где?
– Пошли жратву поискать, – сказала Шпилька. – Красавчик – вверх по склону, а Пырей с Крысой – вниз. Туда, в лес.
– Хорошее дело…
Подняли отяжелевшее тело, дотащили до могилы, опустили на дно ямы так осторожно, как сумели. Засыпали землей и кусками дерна. Отметили холмик серым продолговатым камнем – и присели отдохнуть от этой непосильной работы.
Клык отряхнул руки от земли, потом вымыл в лужице, стоящей в углублении между камней. Достал банку с остатками бальзама, подошел к Мелкому, дружески съездил ему по уху:
– Давай, показывай свою царапину. Не надо нам больше экономить…
Пырей собирал улиток.
Крыса грызла их, как семечки: раскусывала скорлупу, выбирала языком и клыками слизняка, а остатки ракушки выплевывала. Пырей приносил их ей в пригоршне – улитки во множестве ползали по листьям какого-то водного растеньица на берегу неглубокого то ли озерца, то ли болотца – сам съедая штучку-две из каждой горсти и чувствуя мучительную сосущую боль в желудке. Он тихо гордился собственной самоотверженностью.
Крыса губами взяла у него с ладони очередную улитку и легонько укусила его за палец.
– Вкусные…
– Как дома, – Пырей ухмыльнулся, ткнулся носом в ее нос.
– Грибов нет…
– Ну, на нет и суда нет.
– Пахнет так… то ли оленями, то ли коровами…
– Пошли посмотрим, – оживился Пырей. – Если что – мы с тобой тушу не дотащим, но мяса нарежем, а?
– Подожди, я посижу, – Крыса выплюнула последнюю ракушку, уселась на поваленное дерево и поджала ноги. Пырей устроился рядом.
От Крысы исходило мягкое тепло. За последнее время она так отощала, что стала похожа на мальчишку-подростка, но была по-прежнему прелестна своим ширококостным и угловатым крепким телом. Еще до бойни и наводнения у Серебряной реки холоп лорда, человек и идиот, как большинство людей, насмешливо спросил Пырея, как орки делают детей, если их мужчины тискаются друг с другом – и показал на Крысу. Люди лорда этого неудачливого насмешника потом так и не нашли – еще бы, кости компания Пырея завязала в одежду вместе с парой камней и зашвырнула в реку, выбрав местечко поглубже. Ураган еще съязвил, что для такого скудного ума мозгов у придурка оказалось многовато – но вообще-то для людей это дурь обыкновенная. Им ничего не стоит спутать молодую женщину-аршу на пятом месяце беременности с мужчиной. Они слишком привыкли, что их собственные самки в такое время напоминают стельных коров.
Но это не значит, что они могут безнаказанно оскорблять чужих подруг.
Пырей прижался носом к шее Крысы и принялся внюхиваться в ее теплый запах, похожий на запах чистой кошки. Крыса засмеялась.
– Хочешь меня, да?
Пырей укусил ее за плечо, потом – за мочку уха.
– Я тебя всегда хочу. Но тут опасно греться. Пойдем осмотримся, потом в пещеру поднимемся – лучше там. Там ребята прикроют, если что. Ты отдохнула?
Крыса потянулась и встала.
– Хорошие ребята, – сказала она, раздувая ноздри в поисках оленьего запаха. – Жалко старого. Он мне в крепости как-то яиц принес, целую миску, не знаю, где взял. И говорит: "Пахнешь двумя парнями – одним снаружи, другим внутри"…
Пырей сочувственно ухмыльнулся.
– Чувствительный был, точно. Везет некоторым… а я вот не чую, чтоб у тебя запах сильно изменился… То есть, изменился, конечно, но непонятно как-то…
Крыса фыркнула.
– Ты боец, зверь, а не нюхач. Ты лягушку под листом не чуешь. Тебе надо бадью эльфийских духов под самый нос, чтоб ты унюхал – да и то ведь скажешь: "Кажется, чем-то таким потянуло…"
– Ах ты…
Крыса пискнула и понеслась по тропе, легко перепрыгивая корни и бурелом, Пырей ринулся за ней, она уворачивалась стремительными резкими движениями, пряталась за деревья – но в конце концов то ли потеряла бдительность, то ли дала себя поймать. Пырей прижал ее к шершавому влажному стволу. Крыса вцепилась коготками в его шею и несколько раз быстро укусила в щеки и угол рта – и Пырей забыл обо всем на свете, о давнем голоде, об опасности, за этой чудесной маленькой болью, за восхитительной игрой, на которую так давно не оставалось ни времени, ни сил…
