Никколо встал, поднял бутылку и придирчиво осмотрел сургуч. Пыльное стекло замарало длинные бледные пальцы. Мастер отер их о панталоны, стиснул тяжелый тесак и одним движением снес горлышко.
Первый фужер он осушил махом, жадно глотая холодное, терпкое вино, не замечая, как оно льется по подбородку, расплывается рдяным пятном по белой рубашке.
Стало немного теплее. И спокойнее. Никколо наполнил опустевший фужер, пододвинул канделябр. Красная кровь французской лозы едва заметно колыхалась в муранском бокале. Тонкая, грациозная ножка, отделанная витой нитью из опалового стекла. Пузатый бок фужера, украшенный мелкими пластинками, изображавшими лилию. Казалось, цветок застыл в прозрачной, как слеза, смоле. Николо вспомнил, как еще подмастерьем его и Альвизе Раммузио взяли на Немецкое подворье, что на Риальто. Там, в лавке купца из Брюгге, он впервые увидел чудной желтый камень с замершей в нем мошкой. Купец просил за него полсотни дукатов или ладонное зеркало. Зеркало с острова Мурано.
В глазах Никколо потемнело. Он выпил до дна и грохнул фужером о стену. Стекло лопнуло, как первая струна мандолины, брызнуло осколками по полу.
Ломбардо схватил дрожащими руками супницу, давно пустую и немытую, наполнил ее до краев вином и пил, пил, давясь и задыхаясь, чтобы прогнать видение. Прогнать темную, безлунную венецианскую ночь, скрип рангоута барка, удаляющуюся громадину острова за кормой. Две дюжины вооруженных французов — телохранителей и охранников, и хмурые угрюмые лица друзей.
Полтора года пытался забыть Никколо эту ночь.
Богатство и роскошь при дворе Людовика. Величие мастера Ломбардо и его «волшебных стекол», о которых будут говорить столетия. Сладкие речи министра Кольбера, сулящие и успокаивающие, обещающие покровительство и защиту от венецианских сбиров.
— Где? Где та защита, что вы нам обещали? — закричал Никколо, снося горлышко очередной бутылке.
Бабник Энрико, весельчак Конти. Верный Альвизе.
Синюшные, раздутые лица. Расцарапанные шеи, будто в агонии пальцы сами решили вырвать отраву из горла. Черные губы. Закатившиеся глаза.
— Я — Никколо Ломбардо! — закричал мастер, взмахнув пистолетом. Огоньки свечей затрепетали, отбрасывая на обожженный кирпич комнаты исполинскую тень. — Я — великий мастер! Вам меня никогда не достать, слышите? Никогда! — прокатилось по пустым коридорам замка.
Ветер взвыл за окном. Часовой у аркады остановился, перехватил поудобнее мушкет и задрал голову. На третьем этаже опять кричал пьяный венецианец. Часовой перекрестился и продолжил обход.
— Великий, великий, — продолжал бормотать Никколо, кутаясь в одеяло. — Великий…
… Никколо дрожащими руками снял гнет.
Ртуть проглотила олово, растворила его в себе, образовав тонкий матовый прямоугольник под прозрачным стеклом. Подмастерье аккуратно вставил крючки в пазы по углам и медленно, нежно потянул на себя. Предзакатное солнце отразилось в зеркале, ударило лучиком по глазам. Никколо улыбнулся своему отражению. Улыбнулся мастерской, одинокой оливе, мощеному дворику и уходящей к морю дороге, петляющей за овитой лозой оградой.
Раздался хлопок и мир покрылся бесчисленным множеством трещин.
— Дьявол тебя побери, Никколо! — отвесил знатную оплеуху дядя Франческо. — И как ты смог уродиться в такой славной семье? Тех несчастий, что должны свалиться на твою непутевую голову, уже должно хватить на десяток жизней. Клянусь святым Марком, тебе никогда не достичь славы твоего прадеда! — мастер Франческо зло сплюнул. — Убери тут все, бездарь криворукий!
Обида закупорила горьким комом горло. Никколо попытался удержать слезы, но не смог. Мутная пелена встала перед глазами. Длинные худые пальцы дрожали, собирая в корзину осколки. Они не чувствовали боли от порезов. Просто собирали осколки, пачкая красным блестящую поверхность…
Конти закончил рассказывать свежий анекдот о венецианской девственнице. Молодые люди дружно загоготали, хлопая по столу ладонями. Трактирщик воспринял жест на свой счет — им принесли еще вина. Энрико облизал губы и заговорщицким шепотом начал рассказывать о предстоящей поездке в столицу:
— И пока мастера будут танцевать на площади, я отведу вас к паре знакомых девушек, — подмигнул он товарищам и закончил, — даю слово, нас к утру не хватятся!
— У меня опять ничего не вышло, — хмуро произнес Никколо, не поднимая глаз от кружки.
Друзья оторвались от обсуждения карнавала.
— Ничего не вышло, — повторил Никколо. — Зеркало. Оно опять лопнуло.
— Да брось ты, — хлопнул по плечу Альвизе. — В твоих жилах, мой друг, течет кровь самого Лучано Ломбардо! Когда-нибудь ты превзойдешь своего славного предка, верно, собратья?
Товарищи закивали и подняли кружки.
— За это я продал бы душу, — прошептал Никколо.
Внезапно гомон в таверне стих. Наступившая тишина навалилась, сбила дыхание.
— У тебя нет души.
— Что? — поднял голову Никколо.
— У тебя нет души, — повторил Альвизе и подался вперед. Свет упал на его синее, раздувшееся лицо.
— А все что у тебя было, ты уже продал, — растянул черные губы в улыбке Конти.
— Честь, родину, друзей, — сверкнул белками закатившихся глаз Энрико.
Никколо вскочил, опрокидывая стул, и попятился:
— Нет! Нет! Господи, нет!
Три мертвеца медленно приближались.
— Ты искусил нас… Заставил бросить наш остров… Нарушить устав…
Никколо сдавил ладонями уши и закричал, перекрывая свистящий шепот. Но он не прекращался:
— Клятвоотступник! Никколо Ломбардо — клятвоотступник!
— Приснодева Мария, к тебе взываю…
— Мы пришли за тобой, Никколо! Кайся!
— И что я много согрешил мыслью, словом, делом и неисполнением долга… Убирайтесь в ад! В ад! — крикнул что было мочи Никколо и…
…проснулся.
Руку, сжимающую пистолет, свело судорогой. Рубашка насквозь промокла от холодного пота. Никколо облизал пересохшие губы и потянулся к супнице.
— Ад — это еще не самое страшное, мастер Ломбардо.
Напротив сидел человек. Отблески догорающих свечей выхватывали из темноты его фигуру, оставляя неразличимым лицо. Пальцы, затянутые в тонкую черную перчаточную кожу, плавно постукивали по столешнице, будто мужчина играл на клавесине.
— Кто вы, и как сюда попали? — навел на него пистолет Никколо.
— Я думаю, вы знаете ответ на это вопрос, мастер, — неспешно ответил человек, не отвлекаясь от игры. Никколо показалось, что незнакомец улыбается.
— Ты работаешь на Гвистиниани, — понимающе ухмыльнулся мастер.
— Нет, — задорно ответил человек, — но я думаю, венецианский посол будет очень рад узнать, где прячется последний из предателей.
