— Остается надеяться, — покривился бородач, — что, по крайней мере, право расплатиться за злодеяния он нам сохранит. Рано или поздно...
— А куда направляетесь вы?
— Сейчас? Даже не знаю, мессир. Вроде как бежали со всеми в сторону Кентарна, мыслили хоть за скалами укрыться от нашествия. Да, видать, не судьба... Если уж Оронс не устоял, то Прюлотту и пробовать не резон.
На шум трапезы из телеги рядом высунулись две чумазые детские мордашки: девочки лет пяти и мальчика не старше двух. Их неожиданный дружный вой заставил Марику и туда отправить большую миску дымящейся каши. Получив свое и оглядевшись, девочка не преминула показать Вангу язык. На миг столь вопиющее оскорбление даже оторвало мальчишку от еды. Под рукой он не отыскал ничего достойного, чтобы швырнуть в ответ, а потому лишь погрозил озорнице кулаком.
— Вот пострелята, — улыбнулась хозяйка. — В дороге они совсем отбились от рук. Вам еще каши, мессир?
— Благодарю, пока не надо. — Бентанор вернул миску. — Мы слишком долго голодали. И не ешь сразу с такой жадностью, Ванг, это может быть опасно, — обратился он к мальчишке, самозабвенно очищавшему баранью кость.
— Славный парнишка, — кивнул Беронбос. — Откуда он у вас?
— Прибился у Оронса... В окрестностях там бродят сейчас десятки бездомных сирот.
— Бедные дети, — вздохнула Марика. — Мало кто ныне отважится дать им приют, ведь трудно будет прокормить даже собственных ребятишек.
Старик задумчиво глянул в ее сторону:
— Н-да... точно вы подметили, сударыня. Вот уж кому воистину некуда бежать... и не на что надеяться... Если каждый теперь начнет думать лишь о собственной шкуре, они обречены. Наверное, жутко в столь нежном возрасте вдруг утратить разом родных и кров, а вместо отмщения видеть впереди неминуемую голодную гибель...
Семейство удивленно молчало. На протяжении всей беседы в небольшом отдалении настырно топталась кучка людей, человек пять-шесть. По оглядкам, жестам и перешептываниям вскоре стало очевидно, что привлекает их единственно этот костер. Беронбос, оборвав замешательство, уже взялся было за рукоять кинжала, когда от странной группы отделилась высокая худая фигура в монашеском балахоне. Остальные провожали его внимательными взглядами. Приблизившись к обедающим, незнакомец неуверенно поклонился и произнес:
— Покорнейше прошу простить нас, господа, но мы слышали, будто здесь остановился сам великий Бентанор Иигуир...
— Иигуир это я, — поднялся старик сколь возможно твердо, — о величии же смертных, друг мой, предоставим судить Творцу.
Незнакомец склонился еще ниже:
— О мессир, перст Господень, что вы оказались здесь в такой час. Пожалуйста, пойдемте с нами! Народ в смятении, он нуждается в вас, в вашем ободряющем слове. Не откажитесь поговорить с людьми, мессир. Они очень ждут этого.
— Разве вы сами, друг мой, не знаете, что им сказать? Вы ведь совсем недавно покинули монастырь, верно?
— Истинно так, мессир. — Незнакомец вздохнул. — Я из монастыря Святого Станора, что у Нового порта. Большая часть братии разошлась после того, как завоеватели разграбили и едва не спалили обитель. Отняв у нас свободу, они готовы посягнуть и на веру. А народ... Для него по-прежнему важно величие поучающего. Сто моих слов, мессир, не перевесят одного вашего, поверьте. Людям нужна хоть какая-то опора в минуту, когда вокруг рушится мир.
Старик понимающе кивнул: за последнее время он видел столько подобных частичек чужой беды, что порой казалось странным, как он до сих пор не потерял рассудок или чувствительность.
— Хорошо, я иду.
Беронбос без колебаний вызвался сопровождать его, а Ванга оставили на попечение Марики. Весть о знаменитом попутчике в мгновение ока опередила процессию: со всех сторон уже неслись приветственные возгласы, новые и новые люди шагали рядом, маленькая группа быстро разрослась в мощный поток, который, наконец, влился в огромную, оживленно гудевшую толпу.
Водруженный на какую-то телегу Иигуир поднял руки, и шум моментально стих. Сотни лиц повернулось к нему, сотни жадных взоров скрестились на одиноко возвышавшейся сухопарой фигуре. Загорелые крестьяне, оборванные нищие, опрятные горожане, ремесленники, калеки, солдаты, торговцы, бродяги — все напряженно ждали.
— Дети мои! — разнесся в тишине надтреснутый голос старика. — Суровое испытание ниспослано нам. Цветущая страна обращается в руины и прах, крики боли и отчаяния застыли над Гердонезом. Люди лишаются всего: семьи, крова, имущества. Как безумные носятся они с места на место, души их уподобляются темным звериным. Вы хотели слышать мое слово? Я говорю вам: берегите Бога в сердце своем! Именно в это страшное время употребите силы на помощь родным, близким, просто страдающим рядом. Помогите беззащитным сиротам и убогим старцам, любому нуждающемуся. Да не будет никто забыт и брошен на произвол судьбы, ибо пока живо в народе сочувствие, этот народ не сломлен. Сохраните нашу память, веру, чистоту сердец, и я знаю: еще поднимется из пепла новый Гердонез... — Старик помолчал немного. — Вот и все, что может сказать вам старый Бентанор Иигуир. Возвращайтесь к своим домам, полям, мастерским. Страна должна продолжать жить, дети мои, а живет она вами, вы — ее кровь и плоть. Да укрепит Господь наши души перед лицом обрушившихся и грядущих тягот.
Бентанор осенил завороженно притихшую толпу крестным знамением и тяжело спустился на землю. Какой-то безусый горожанин с почтительным поклоном окликнул его:
— Извините мою дерзость, мессир, но вы ничего не сказали о борьбе. Неужели мы должны смириться с рабством, покориться этой северной нечисти? Разве Творец не ждет от нас бесстрашия, так же как и стойкости?
Иигуир помедлил с ответом.
— Что ж, не стану тебя разубеждать, сын мой. Об одном молю: научись соразмерять свои порывы с реальностью, дабы от юношеской запальчивости не оказались в беде твои близкие или другие невинные люди. Если же ты до конца уверен в себе, в твердости своих чувств и в плодотворности своих решений... тогда... пусть снизойдет на тебя милость Творца, — последние слова старик произнес совсем тихо, почти шепотом и сразу двинулся сквозь толпу в обратный путь, благословляя и утешая страждущих.
Растрепанная немолодая женщина вдруг метнулась к его ногам.
— О мудрейший, молю тебя о помощи! — захлебываясь слезами, закричала она. — Спаси моего сына! Я верю, только тебе под силу такое чудо. Спаси, пока он не истек кровью, и мы будем до конца дней молиться за тебя. Заклинаю, спаси!
— Успокойся, дочь моя. Встань с колен. Не надо умолять, мой долг — пойти с тобой и сделать все возможное. Что приключилось с твоим сыном?
