— Ганс… — Голос Мигнариал был едва различим. Она слышала дрожь в своем голосе, но Ганс, судя по всему, не заметил этой дрожи. Сейчас Ганс находился не здесь. В ином месте, в ином времени.
— У него была большая черная борода и огромный красный нос. Его здоровенные ножищи были обуты во что-то вроде желтых сандалий. Стоял конец весны или начало лета, я в этом уверен, потому что я был одет довольно легко, но мне не было холодно. К тому же на рынке уже продавали фрукты. Ноги у него были толстыми и ниже колена густо поросли волосами, а выше колена их прикрывала туника цвета подгоревшей каши. А его ладони напоминали лопаты. Огромные волосатые руки тянулись ко мне, и пальцы на них были величиной с огурцы. Я бежал, я натыкался на людские ноги, я падал и продолжал бежать — просто бежать, куда глаза глядят. Он мчался за мной и орал во всю глотку. Смоква! Всего лишь смоква, жалкая смоква… Потом я ударился об угол прилавка и выронил смокву из рук. Я даже не откусил от нее, а ему она и вовсе не была нужна. Ему, наверное, даже я не был нужен. Этот здоровенный тип просто развлекался, пугая маленького бездомного мальчишку.
«А может быть, хотел схватить и продать его», — подумала Мигнариал, глотая слезы. Ганс и сам не заметил, как изменился его голос. Он как будто вновь стал тем маленьким мальчиком, убегающим от огромного демона и обмочившим от испуга штанишки.
— А может быть, он не просто гнался за мной, а хотел схватить и продать, — сказал Ганс, словно читая мысли Мигнариал, так что она даже вздрогнула и обернулась, удивленно взглянув на него. — Я нередко думал об этом. Но в конце концов я забежал за какой-то прилавок и обнаружил там палатку. Старую выгоревшую палатку, с коричневыми и зелеными полосами, тянувшимися сверху донизу. Я нырнул под полог, в темноту, и затаился там на целых три дня, не двигаясь.
— Ганс…
— Да, я знаю, мне всего лишь показалось, будто прошло три дня, — продолжал он, не замечая, каким тихим, но полным чувств голосом она произнесла его имя. — Должно быть, я просидел там не больше часа. Я был полумертв от страха. Я слышал, как колотится мое сердце, как кровь бьется во всех жилках моего тела. Я был так напуган, что не двигался в течение целого часа. Я ждал, что в любую минуту, в любую секунду тот демон может разодрать полог палатки в клочья, и я окажусь на виду, на ярком свету, беспомощный, словно безногая ящерица, и он схватит меня… Но он не появился. Возможно, этот тип позабыл обо мне через две минуты после того, как я забежал за прилавок и спрятался от него под пологом палатки. Он и думать обо мне забыл, когда я скрылся с его глаз Но прошло не меньше часа, прежде чем я почувствовал некий запах. Я очень долго не ощущал этого запаха. Я пытался прислушиваться, но слышал только, как колотится мое сердце и как кровь стучит у меня в ушах. А потом я учуял запах, аромат съестного.., и увидел это.
Слезы текли по лицу Мигнариал. Она пыталась скрыть их, она страстно хотела обнять Ганса, обхватить его руками, успокоить… Она постаралась ехать поближе к нему, чтобы соприкоснуться хотя бы коленями, и тут Ганс, к ее изумлению, вновь заговорил спокойным тоном.
— И вдруг я увидел это, — повторил он и усмехнулся. — Это была маленькая желтая миска, треснувшая миска с неровным краем. По кромке она была украшена темной волнистой полоской, но в палатке было слишком темно, и я не мог разобрать, какого цвета была эта полоска. А в миске была еда! Целое пиршество, и оно ждало меня там все это время! Оно стояло в нескольких дюймах от моего носа, а я был слишком напуган, чтобы увидеть или учуять его!
Мигнариал не сводила глаз с Ганса. Он встряхнул головой, так, что складки белого одеяния заколыхались от этого резкого движения. Капюшон упал на лицо Ганса и сполз почти до самого кончика носа.
— И я пировал! — сказал Ганс. — Я наслаждался этой пищей! За две секунды я съел все, что было в миске. Ну, быть может, за три. Потом я выполз из палатки и пошел.., пошел прочь. Обратно на Базар, обратно в этот лес человеческих ног. И примерно минуту спустя какая-то невысокая, очень худая старуха окликнула меня. Лицо у нее было сплошь в морщинах, совсем как сушеный финик. «Эй, мальчик! — сказала она. — Эй, иди сюда!» Я испугался ее., она была так уродлива, и я решил, что она собирается схватить меня, потому что я украл смокву, а потом съел чей-то обед. Я хотел удрать от нее, но сразу же врезался в толстую женщину в длинных пышных юбках до самой земли. Этих юбок было так много — не меньше шестнадцати, и они были такими пестрыми, что в глазах рябило — ну конечно, она была с'данзо, они все так одеваются… Я отшатнулся и попал прямиком в руки той страшной старухи. Она перегнулась ко мне через прилавок, и в руке у нее был чудесный маленький пирожок с коринкой. Вот зачем она окликнула меня — она хотела угостить бездомного малыша сладким пирожком! Я мгновенно сжевал этот пирожок, а потом вспомнил, как плохо я о ней подумал — ведь она показалась мне чудовищем или ведьмой. А на самом деле она была столь добра ко мне… Мне стало так стыдно, так плохо, что я заплакал и убежал. Я даже не поблагодарил ее. Мне кажется, именно в тот день я понял, что такое стыд.
В течение нескольких минут они ехали молча. Солнце склонилось низко к горизонту, небо сделалось совершенно красным, но не стало от этого менее горячим. Лошади все так же лениво плелись шагом, а Ганс все блуждал где-то в дебрях своих воспоминаний. Мигнариал была не в силах сказать что-либо и с трудом удерживалась от всхлипываний — она не хотела расстраивать Ганса еще и этим.
— Это первое, что я помню, Мигни. Я был одинок и голоден, по-настоящему голоден и всего лишь украл смокву, одну маленькую жалкую смокву. А потом мне пришлось спасаться от погони. Я никогда не испытывал такого страха. Такого ужаса. А потом я нашел еду и встретил ту старуху. Она была уродлива, морщины на лице придавали ей злобный вид. Но она была самым добрым человеком из всех, которые мне когда-либо встречались. До того дня. — Ганс покачал головой с задумчивым и слегка ироничным видом.
— А этот обед, это роскошное пиршество, которым я наслаждался.., ты знаешь, что это было, Мигни? Ты знаешь, что лежало в этой треснувшей желтой миске с темной полоской по краю?
С его уст сорвался какой-то горький смех.
— В этой миске были объедки! Понимаешь, объедки со стола! Несколько корок, огрызок огурца, какие-то крошки и малюсенький кусочек хлеба. Кусочек настоящего хлеба, пахнувший мясом. Я съел собачий обед из собачьей миски, и это было мое роскошное пиршество!
Мигнариал наклонилась к стремени, отвернув лицо от Ганса, и притворилась, будто поправляет упряжь. При этом она постаралась незаметно стереть слезы с лица. Затем она медленно выпрямилась и сделала вид, что почесывает шею Инджи в особенно теплом и чувствительном месте под гривой.
