— Пока я жива, я не позволю тебе открыть дверь до восхода солнца,— сказала Анита. От многодневного страха и бессонных ночей она казалась изможденной до последней степени, едва державшейся на ногах. Но голос ее звучал твердо.— Я не потеряла рассудка. И мужчины в нашей деревне есть! Вернее, были… Не слабее тебя и не менее отважные, чем ты, киммериец! Но их нет больше. Потому что наньяка не человек. Если кто и может справиться с ней, то только существо такой же природы…
Конан почувствовал безмерную усталость. Язык с великим трудом шевелился во рту. Налитые чугуном веки против воли его падали на глаза, и приходилось часто моргать.
— Ладно…— пробормотал он.— Если тебе так хочется, чтобы ваша деревня вымерла — пускай. Я устал с тобой препираться… Спать… Хвала Крому, вой ее больше не сотрясает стены…
* * *
Но передышка оказалась короткой. Всего лишь миг — так почудилось Конану — пребывал он в черном беспамятстве отдыха, как реальность снова заставила его пробудиться. Теперь это был не вой, но торопливый и громкий стук.
Стучали сначала в ставни, затем в двери.
Поспешно набросив одежду и сжав рукоять меча, Конан вышел в сени. Анита уже стояла там, тоненькая и дрожащая.
— Анита! Анита! — вместе с беспорядочным стуком доносился из-за двери взволнованный девичий голос.— Открой мне! Открой скорее! Это я, Мирча!.. Открой же, пока она далеко отсюда! Впусти же меня!..
Поколебавшись, но совсем немного, девушка взялась обеими руками за ящик у двери и стала сдвигать его в сторону.
— Помоги же мне! — крикнула она киммерийцу.— Скорее!
— Что ты собираешься делать? — спросил ее Конан. Вместо того чтобы помогать, он ногой придержал ящик.
— Разве ты не видишь?.. Я хочу открыть дверь! Умоляю тебя, помоги мне!
— Анита! Анита! — зазвенело за дверью еще торопливей и еще испуганней.— Она приближается!.. Спаси же меня!
— Кого ты собираешься пустить в дом? — жестко спросил киммериец.
— О, пресветлый Митра! Это же Мирча, моя лучшая подруга!.. Это ее голос! Умоляю тебя, не мешай мне, но помоги! Ты же слышишь, что она говорит: наньяка заметила ее, она приближается!..
— С какой стати твоей лучшей подруге вздумалось прогуляться на исходе ночи? Она всегда имеет привычку навещать тебя в это время суток?..
— Анита, сжалься же надо мной!.. Она уже близко!— Голос за дверью прерывался, задыхался, рвал душу.— Не дай же мне умереть так страшно! Анита!.. Спаси меня!
— Сейчас! Сейчас! Я уже открываю тебе, Мирча!..— Анита изо всех сил старалась сдвинуть ящик, который сама же приставила к двери на закате. Но куда ей было справиться с киммерийцем, продолжавшим невозмутимо придерживать его ногой.
— О, чужеземец, будь ты проклят… Наньяка убьет ее… Отойди!
— Ты убиваешь меня!.. Ты убиваешь меня, Анита… Не будет покоя тебе теперь… ни днем, ни в полночь… Прощай… прощай…
Голос за дверью слабел. Знакомые леденящие подвывания, наоборот, становились все громче. Торжествующий, похожий на хохот, вой поглотил жалобный лепет. Затем все стихло. Конан почувствовал, как тело девушки тяжело обвисло в его руках. Анита лишилась чувств от отчаяния и ужаса. Он пронес ее на руках в комнату и уложил на лежанку. К счастью, дети продолжали спать и ничего не слышали: видимо, узы детского сна более крепки, более милосердны…
Конан намочил холодной водой из кувшина край полотенца и положил его на лоб девушки. Струйки воды побежали по иссиня-белым ее вискам и скулам. Спустя недолгое время Анита открыла глаза. В них была такая тоска и такая боль, что Конан невольно отвел взгляд.
— Мы убили ее…— прошептала она еле слышно.— На рассвете я открою дверь и увижу на крыльце ее… мою Мирчу… Она стучалась и молила… Зачем ты попросился ко мне на ночлег… киммериец?..
— Спи,— коротко ответил Конан и натянул одеяло до ее подбородка.— Если ты не заснешь сейчас, ты сойдешь с ума. Да и я тоже.
Но девушка не закрывала глаз, казавшихся огромными на осунувшемся лице, не закрывала и не сводила с него.
Чтобы уйти от невыносимого их упрека, Конан поднялся и, отвернувшись, подошел к столу. Заметив, что свеча почти совсем догорела, он дунул на крохотный огонек. Стало видно, что еле заметные щели в ставнях светятся. Неужели наконец-то рассвет?..
Петушиные крики, посвисты зябликов и синиц свидетельствовали, что кошмарная ночь кончилась, и наступило утро.
Пройдя в сени, Конан похлопал по крупу своего жеребца, мокрого, шатающегося и обессиленного, и, сдвинув в сторону тяжелый ящик, отбросил крючки и снял засовы.
Солнце еще не выползло из-за полосы леса, но ярко-розовые облака расцвечивали половину небес. Птицы заходились все громче. Хрипло потявкивали нахлебавшиеся за ночь ужаса собаки.
На влажном от росы крыльце никого и ничего не было.
* * *
Когда Конан проснулся, далеко за полдень, в комнате никого не было. На столе был оставлен для него немудреный завтрак, состоявший, как и вчерашний ужин, из сыра, хлеба и молока. Покончив с едой, он вышел во двор. Брат и сестра Аниты, как ни в чем ни бывало, играли возле крыльца в разноцветные камушки и лоскутных кукол. О пережитом ими ночном ужасе говорили только синие тени под глазами.
— Послушай…— Конан сообразил, что не помнит, как зовут мальчика.— Послушай-ка, где ваша сестра?
— Анита обещала скоро вернуться,— ответил тот, обернувшись на его голос.— Она ушла к соседям. Она просила передать тебе, чтобы ты не уезжал, не попрощавшись с ней. Если, конечно, ты не очень спешишь.
Конан присел на верхнюю ступень крыльца. Спешит ли он?.. Говоря по правде, у него нет никаких срочных дел в Нумалии. Приедет он туда днем раньше или днем позже — это ничего для него не меняет… Но задерживаться еще на полдня или даже на четверть дня в этом странном и неуютном месте его совсем не тянуло, Пожалуй, он все-таки спешит! Но и уехать, не попрощавшись с этой славной и несчастной девочкой, было бы не слишком красиво… Было бы очень похоже на бегство.
К счастью, Анита, словно почувствовав его колебания, уже возвращалась. Быстрыми шагами, почти бегом, прошла она путь от калитки до крыльца и остановилась перед ним. На лице ее были видны следы недавних слез.
— Что случилось? — поднял на нее взгляд киммериец.
— Ты уже уезжаешь? — не ответив, спросила она.
— Да, мне, пожалуй, пора. Спасибо за ночлег. Правда, я совру, если скажу, что хорошо выспался и отдохнул. Но твоей вины в этом нет! Куда ты уходила с утра? Опять чьи– то похороны?
— Да.— Она кивнула с видимым усилием.— Умерла Мирча, моя подруга. А также ее мать, отец и сестренка. Я ушла с похорон раньше времени. Боялась, что ты уедешь, не дождавшись меня.
