И она меня об этом спросила. Как я жалею, что не могу лгать. Я сказал ей правду.
Я не боялся рабства. То, что делал со мной мой первый, не идет ни в какое сравнение с борделем. Но то, что она могла уехать и оставить меня одного перед приближающейся бурей…
Первое свидание с бурей Эйхри не столь ужасающе. Ты точно знаешь, что тебя держит на нити мастер-плетельщик. Тебе дают лишь почувствовать каково это — начать терять себя. Одного урока вполне достаточно.
Мой первый редко дотрагивался до меня. Это еще надо было заслужить. Я быстро обнаружил, что случайные касания ничего не дают. Только если он прикасался ко мне сам, по своему желанию. Каждый его окрик, каждое выраженное неудовольствие тянуло мой якорь из земли, опасно приближая момент падения в бурю. А редкое соизволение коснуться лишь утончало пытку. Пытку… Он находил удовольствие в истязании моего тела, когда ему не хватало пойманных мною. Я привык терпеть боль, радуясь тому, что каждое его прикосновение позволяет мне закопать якорь еще немного. Я кричал, чтобы доставить ему удовольствие, чтобы продлить его прикосновение. Чтобы выжить.
Я думал, что все вернулось снова, только вот шанса отдалить падение больше нет. Она не била меня сама, доверив это твари, бросившей в нее нож. Я чувствовал ее изучающий взгляд и терпел. В надежде, что, может быть, ей понравится, и она не продаст меня, и иногда, хотя бы иногда будет протягивать мне руку.
А потом она положила мою голову на свою согнутую ногу сама, сама! Я смотрел в ее глаза и не знал, что делать, что мне сказать, чтобы она поверила мне. Я видел жалость. Может быть, мне нужно было защищаться? Но прямой приказ. Неужели она думает, что я беспомощен. Зачем я ей нужен такой? Проще продать и забыть, а если нет… продать снова. И страх, переполнивший меня, вырвался наружу грудой беспомощных слов, лишь подтверждающих мои мысли. Что я говорю? К чему я ей? Она не платила за меня. Ей не объясняли, что если она захочет, я не смогу противиться ей ни в чем. Лишь бы только…
Я сглотнул жгучую жидкость. Боль ушла. Я стиснул зубы, чтобы не заплакать. Для чего она лечит меня. Чтобы не портить товарный вид? Но она обещала!
Я не верил. Это только в сказках, рассказанных под одеялом в Голубятне, бывают добрые хозяева. Те, кому есть дело до тебя… Но я же отчетливо слышал: «Прости меня». А потом она доверила мне внешнее имя — Вен. Так ее, наверное, звал напарник.
Я очнулся от ее голоса:
— Ральт! Ты слышишь меня? Положи доспехи на прилавок.
— Да, госпожа. — Я привычно втянул голову в плечи и неловко уложил груду кожи и железа, изрядно оттянувшую мне руки, куда было сказано.
Встав за ее спиной, я огляделся. Лавка не выглядела богатой, но оружие и доспехи были ухожены, пыль из углов выметена.
— Доброе снаряжение, госпожа. За все — семь олет.
— Хорошо, мастер, мне нужны стрелы с железными наконечниками — колчан, и зажигательные — десять штук.
— Хорошо, тогда четыре олет и пять бельт.
— Идет.
Мы вышли наружу. Я стоял перед ней, не зная, куда деть руки, и, наконец, привычно встал по стойке смирно. Она покачала головой, и я в отчаянии выпалил:
— Что-то не так, госпожа? Что мне нужно сделать?
— Сделать?
— Чтобы вы не сердились на меня.
— Сердилась? Я вовсе не сержусь.
— Но вы так смотрите на меня…
— Как так?
— Изучающе, госпожа. — Так на меня смотрел мой первый перед тем, как увести в комнату.
— Чем ты владеешь лучше всего?
— Мечом, госпожа. — Ох, моя Ласточка, где я потерял тебя?
— Что ж, идем.
Я плелся за ней побитой собакой, не в состоянии придумать, что сказать. Что я могу ей сказать, такого, чтобы…
За стойкой стоял горбоносый паренек. Наверное, внук трактирщика. Мы поднялись по лестнице и вошли в ее комнату. Она кивнула мне на постель и закрыла дверь.
Я обернулась к кровати. Он стоял спиной ко мне и снимал рубаху.
— Что ты делаешь?
Он так и застыл с поднятыми руками.
— Госпожа указала мне мое место.
Рьмат и его печенка! Он решил, что я буду спать с ним?
— Ну и?
— Я готов доставить госпоже удовольствие.
Я подошла и приподняла рубаху, проведя пальцами по его спине. Ральт вздрогнул, но придвинулся ближе. Пальцы коснулись чего-то грубого. Ох, ты! Такого исанной не излечишь. Старые рубцы вились по всей спине. Я отдернула руку.
Он обернулся, опустил голову, снова спрятавшись за волосами.
— Я противен госпоже?
— Дурачок. — Я приподняла ладонью его подбородок.
Его взгляд метался по моему лицу. И меня осенило: он же на все готов лишь бы угодить мне, лишь бы я оставила его.
— Сядь.
Ральт сел, суетливо одергивая подол.
Я выдвинула из-за шкафа табурет и села напротив. Что бы там ни было, я сохранила ему жизнь и теперь отвечаю за него. Перевал не место для выяснения отношений. Решим все сейчас.
— Расскажи мне, чего ты так боишься.
— Бури, госпожа. — Он почти прошептал.
— Бури? Но сегодня ясно.
— Я говорил вам, госпожа, с того дня, как я… как вы оставили мне жизнь, я зацепился за вас. Я не понимаю, как это вышло, считается, что протянуть нить может только мастер-плетельщик. Так вы спасли мне жизнь второй раз. Я забрался слишком далеко от дома моего первого, и чем дальше вы увозили меня, тем глубже я падал в бурю. Буря Эйхри убивает разум, госпожа, если бы не произошло чуда, вы продавали бы слюнявого идиота.
Меня затошнило. Участь куда страшнее смерти. Но…
— Почему ты напал на нас?
— Я… — Ральт запнулся и в смятении сцепил руки. — Мой первый… Он получал удовольствие, истязая людей.
О да, я видела это на твоей спине, малыш.
— И?
— Я ловил их для него, — просто ответил он. — Я бы убил вашего напарника, и забрал вас.
Меня окатило запоздалым страхом.
— Госпожа, госпожа. Прошу вас, не бойтесь. Я не могу причинить вам вреда, да и никогда не желал этого. Просто у меня был выбор: послушание или безумие. Безумие при полном осознании такового.
Рьмат, Рьмат, Рьмат! Оставим это. Прошлого не изменить. Он охотился не на нас. Этого достаточно.
— Что тебе нужно, чтобы не попасть в бурю?
— Мне нужно? — Глаза его изумленно расширились, зрачки посветлели. Он двинулся было вперед, но осадил себя.
— Чему ты удивляешься?
— Я… Вы…
— Отвечай же!
Окрик подействовал.
— Я должен находиться не более чем в двух днях пешего хода от вас. И мне… — он замялся.
— Ну?
— Мне надо, чтобы вы касались меня. Ничего такого, госпожа, — он отрицательно взмахнул рукой. — Достаточно просто касания вашей ладони. Так я удерживаюсь на краю бури.
