– Кто ты? – спросила она.
Глаза его метнулись от одного угла двора к противоположному.
– Маленький человек. Обычный гость.
– Скажи мне. Я узнаю так или иначе.
Кейт не хотела, чтобы в словах ее прозвучала угроза, но, едва они сошли с языка, как осознала, что грозит.
– Возможно, узнаешь.
Она снова приблизилась к нему и как бы прошла при этом сквозь стену. Там, снаружи, ее обезумевшие нервы ждали ужасной атаки. Но внутри зло исчезло – как если бы его не существовало вообще.
– Как вам это удается? – спросила она негромко, ощущая, что тайна этого человека – какая бы она ни была – не относится к числу тех, о которых надлежит оповещать весь мир.
Ответом стала та же робкая улыбка, глаза незнакомца метнулись налево, направо и снова налево, проверяя, не слушает ли кто-нибудь, не наблюдает ли. Однако он ничего не сказал.
Нужно было выяснить наверняка, и она уточнила:
– Я о той стене, что окружает тебя. Защищает от окружающего зла. Как у тебя это получается?
Лицо его обмякло от страха. Большего ужаса не могло быть даже на лице человека, к горлу которого безумец приставил нож.
– Не здесь, – взмолился он. – Всеми богами прошу, не здесь.
– Тогда назови свое имя. И скажи, где можно тебя найти. – Она прищурилась. – Только не лги. Я чую ложь.
Тот кивнул.
– У меня есть лавка в западном квартале. «Раритеты Хасмаля». Возле стены, на улице Каменотеса.
– Ты Хасмаль?
– Третий. Я работаю у отца.
Дети лавочников редко получали приглашения в Дома Пяти Семейств. А если такое и случалось, они бывали там не гостями, а работниками. Тем не менее Хасмаль, сын Хасмаля, потягивавший вино и облаченный в изысканные одежды, подобающие Дню Именования, безусловно, казался здесь гостем.
Покрепче стиснув руку Типпы, Кейт сказала:
– Завтра я зайду, чтобы поговорить с тобой.
Затем повернулась, воспрянув духом, вышла из спасательного круга и потащила за собой Типпу прочь со двора.
Параглез Дома Доктиираков, Бранард Доктиирак, поигрывал кинжалом, воткнутым в угол стола. Касаясь указательным пальцем изумруда, которым заканчивалась рукоятка, он медленно покачивал оружие взад и вперед, оставляя на дереве неглубокий след. Напротив стоял возле кресел, поскольку Бранард не пригласил его сесть, вестник Сабиров.
Он глядел на раскачивавшийся кинжал, как птенец на приближающуюся к гнезду змею. Параглез и сам не отрывал пристального взгляда от крошечных щепочек, отделявшихся от столешницы. Он ждал, когда гонец шевельнется, вздохнет или еще как-нибудь выдаст свое нетерпение, однако тот был вышколен отменно и потому молчал. Наконец Доктиирак, не отводя глаз от кинжала, промолвил:
– Что ты должен сообщить?
– Моя Семья высылает затребованные вами войска, – ответил гонец. – Они выступят завтра на заре; и если у вас есть свежие вести, голубь еще успеет их принести. Им нужна от вас самая последняя информация – все, что способно повлиять на необходимую численность войск, маршрут и количество припасов.
Параглез не скрывал разочарования.
– Все, что может повлиять на численность войск, а? Ну и что будет? Мой дом и так до краев полон Галвеев, прибывших на свадьбу своей треклятой девицы с моим сыном. Как хозяин этого фарса я должен пребывать с ними и выполнять роль любящего отца и ревностного союзника. И вместо этого я торчу здесь, когда нельзя даже и помыслить, что хотя бы один из них не замечает этого. Более того, если тебя увидели здесь и узнали, весь наш труд пойдет прахом. Они отменят свадьбу, возвратятся назад в Калимекку и займут оборону. И если они сделают это, ни твои, ни мои люди, ни все остальные жители страны вкупе не выгонят их из собственного дома, и мы потеряем прекрасную возможность захватить его, возможность, которую вместе со старейшинами вашего рода я планировал три года. Твое появление здесь и требование, чтобы я повстречался с тобой, может стать тем легким ветерком, который повалит на нас всю башню.
Посол Сабиров широко развел руки.
– Мои люди требуют последней гарантии. Мой параглез просит напомнить вам, что мы рискуем большим, нежели вы, параглез Доктиирак. В случае неудачи Галвеи отомстят нам похлеще, чем вам. Вы не делите с ними Калимекку, а наши с ними дома окружают одни и те же стены.
– Действительно. Но, когда все закончится, город будет поделен уже между нами, и я прошу тебя напомнить Грасмиру, что наше будущее согласие во многом зависит от того, не придется ли мне потерять лучших бойцов и сыновей из-за его нетерпеливости или необоснованной тревоги. – Он чувствовал, как в нем закипает гнев, и покрепче надавил на нож, все глубже погружавшийся в дерево, – другого проявления эмоций Доктиирак себе не позволил. – Ничто не переменилось. Ничто. А теперь уходи, пока не выдал нас.
Посол отвесил изящный поклон.
– Приятного праздника, параглез.
Доктиирак уставился на закрывшуюся дверь, раздумывая о нотке иронии, которую уловил в последних словах гонца.
Стены из грубого камня, покрытого слизью, поблескивали в свете факелов. Холод, вонь, тьма да крысиный топоток нервировали Маркуи, еще когда все камеры были полны и запертые в них мужчины точили лясы и ссорились, проклиная свою судьбу и гадая о будущем. Сейчас темница была пуста, если не считать единственного узника, вернее узницы, а если быть точным – ребенка, который редко говорил и часто плакал. Уж лучше бы слушать крыс, чем ее рыдания!
Девчонка как раз плакала.
– Твоя Семья тебя выкупит, – сказал Маркуи.
Утешать врагов он не был обязан, однако трудно усмотреть некое неприятие в подобной крохе и не менее трудно понять, какие причины заставляют его работодателей обращаться с ней подобным образом и содержать более месяца в самой нижней темнице Дома Сабиров.
Девочка зашмыгала носом и стала делать глубокие и медленные вдохи, явно пытаясь овладеть собой. Потом она чуть выступила из тени, в которой укрывалась, и поглядела на него.
– Я думала... я думала, что они тоже... – вымолвила она и вновь зарыдала.
Маркуи вздохнул. Бедняжка. Такая юная и хорошенькая, такая беспомощная. К тому же она определенно не понимала положения дел: Семьи не причиняли боль маленьким девочкам.
Он не испытывал угрызений совести, карауля находившихся за решеткой воинов и дипломатов. И не ворочался по ночам, убив кого-то из них за попытку побега, – воины и дипломаты сами выбрали, где им быть, сами выбрали, что им делать, зная при этом об опасностях, сопутствующих такой работе. Эту же девчушку похитили сонной прямо из постели и втащили в эту камеру в месяце Бретвана, во время празднества Полного Круга. И с тех пор она томится здесь, пока наниматели Маркуи и ее Семья торгуются по поводу выкупа.
