— Любовь к рому, этот порок всех пиратов, погубила не один экипаж, — заметила Энн. — Они слишком часто напиваются до такой степени, что уже не способны сражаться. Так и в тот раз — весь мир для них сузился до размеров бутылочного горлышка, и когда внезапно появился враг… Мы с Мэри кричали и бранились на чем свет стоит, а под конец даже выстрелили пару раз в люк в надежде, что уж это-то заставит их протрезветь, но где там!.. Ничто, как видно, не могло привести их в чувство, и хотя я ранила Неда, а Мэри и вовсе убила одного из наших, нам пришлось сражаться только вдвоем. Уж можешь мне поверить, мы показали все, на что были способны, да только без толку… — Тут Энн задумалась, что будет, если она снимет рубаху и покажет ему свои шрамы: один от абордажной сабли, распоровшей кожу точно между грудями, и второй — от абордажного топора, зацепившего бок в нескольких дюймах над бедром. — Я всегда говорила: лучше умереть, как мужчина, чем быть повешенным, как собака. Эти же слова я кричала им и в ту ночь, но они лишь барахтались в собственной блевотине и ничего не слышали. Знал бы ты, Константайн, как это было обидно! Ведь если бы не этот проклятый ром, мы могли бы отбиться, вполне могли!.. Я даже сказала об этом Джеку, когда его потащили на виселицу, да было уже поздно.
Строго говоря, если бы не начавшие разбухать чрева, Энн и Мэри должны были бы болтаться на виселице рядом с Коленкором и остальными. Судья помиловал их только потому, что обе женщины были в положении, и заменил казнь длительным тюремным заключением. Но Энн повезло. Кристиан Сотби — богатый плантатор и знакомый ее отца — обратил внимание на ее пока еще не обезображенную беременностью фигуру. Энн по-своему любила Джека, но у нее не было ни малейшего желания гнить в тюрьме, храня верность его памяти, поэтому на оценивающий взгляд Кристиана она ответила взглядом дерзким и откровенным. Это решило ее судьбу. Сотби пользовался большим влиянием в городе, и ему удалось добиться, чтобы Энн выпустили на свободу. У Мэри же не было ни богатых родственников, ни покровителей, поэтому рожать ей пришлось в тюрьме, где она и умерла от родильной горячки. Вскоре после этого умер и ребенок Энн.
Заполняя возникшую в разговоре паузу, Энн сделала из кружки большой глоток и почувствовала, как ром обжег свежую ранку на десне. Совсем недавно она потеряла коренной зуб. К счастью, все передние зубы были по-прежнему целы.
— Ну ладно, хватит обо мне, — грубовато сказала она. — А теперь расскажи, зачем ты таскаешься по темным переулкам с башкой Черной Бороды в мешке.
Тобиас Константайн задумчиво вертел в руках свою чашку. Он еще не выпил ни капли.
— Мне нужно было попасть в Негритянский квартал, — сказал он. — Я не знал дороги и спрашивал у всех встречных, как туда пройти. Эти трое головорезов вызвались меня проводить, но как только мы свернули с главной улицы, они набросились на меня.
— А что тебе понадобилось в Негритянском квартале? — Несмотря на название, это был не квартал, а всего лишь узкая улочка, где селились свободные негры и мулаты. Малочисленность обитателей цветного квартала объяснялась тем, что большую часть чернокожего населения Ямайки составляли рабы, с утра до вечера гнувшие спины на плантациях, и их беглые потомки, мароны, скрывавшиеся в лесистых горах центральной части острова.
— Мне приходилось кое-что слышать о культе вуду. В Негритянском квартале я надеялся найти кого-нибудь, кто сможет заставить эту голову говорить.
Энн едва не поперхнулась своим ромом.
— Тысяча чертей! Да ты еще больший безумец, чем я думала!
— Вовсе нет. Я сам видел, как Эдмунд, мой прежний партнер, задавал ей вопросы, а голова отвечала. Именно тогда я понял, кому он служит на самом деле, и украл у него голову.
От этих слов перед глазами у Энн все завертелось, как от хорошей порции рома.
— Ты говоришь о колдовстве! — горло ее внезапно пересохло. — Черт побери; Тобиас, ведь за это вешают!
Константайн порылся в мешке и извлек оттуда какой-то предмет, тщательно завернутый в пергамент. Когда он развернул сверток, в руках у него оказались небольшая переплетенная в кожу книга с латунными застежками, две восковые свечи, тростниковое перо, медный флакончик, похожий на чернильницу и несколько круглых мушкетных пуль.
— Вовсе нет, — ответил он. — Во всяком случае, если не считать прискорбных событий в Салеме,[3] здесь, в Новом Свете, за колдовство вешают теперь не чаще, чем в Старом. В Колониях до сих пор хватает великих врачевателей и колдунов, которым никто не мешает практиковать свое искусство, а в Джерман-тауне, в Пенсильвании, функционирует даже Верховный Магистрат. Я сам немного владею естественной и научной магией, но мои познания в некромантии весьма скромны.
Энн машинально перекрестилась, чего не делала уже лет десять. Ее трясло, но причиной этого было отнюдь не полученное в детстве ирландское католическое воспитание: как все моряки, Энн была очень суеверна.
— Я знаю одну колдунью, которая разбирается в таких вещах лучше, чем любая повитуха или аптекарь. Если кто и способен заставить эту голову заговорить, так это только матушка Пейшнз. Но я другого не пойму: какая тебе выгода от разговора с Черной Бородой?
— Я хочу, чтобы он рассказал, где спрятал свое сокровище, — шепотом ответил Константайн.
Энн громко, с облегчением рассмеялась:
— Нет, Тоби, ты точно полоумный! Или, может быть, это твой капитан Джонсон убедил тебя, что пираты обожают зарывать добычу в землю? В таком случае, вы оба глупцы! Морской разбой — не такое уж доходное ремесло, как считают сухопутные крысы. Много лет назад, возможно, кое-кому и удавалось захватить настоящие сокровища у индийских язычников в Красном море или взять на абордаж испанский галеон с золотом и пряностями здесь, в Вест-Индии, но это происходило еще в те времена, когда моя бабушка была сопливой девчонкой. Нам-то все больше доставались штуки материи да бочонки с виски и тому подобные товары, которые мы потом продавали жителям побережья в обеих Каролинах и других местах, где жителям были не по душе королевские налоги.
Константайн посмотрел на нее строго, словно школьный учитель, и Энн заметила, что его обезьянье лицо наконец-то начало приобретать нормальный цвет.
— Настоящие сокровища существовали, и вовсе не так давно, как ты думаешь. Черная Борода никогда не пиратствовал в Красном море, зато он был одним из последних буканьеров. Свое каперское свидетельство он получил еще до того, как Англия заключила мирный договор с Испанией и сделала Генри Моргана губернатором Ямайки за то, что он отправил на виселицу своих бывших сообщников. Мне достоверно известно: прежде чем начать пиратствовать у берегов Северной Америки, Черная Борода захватил один испанский корабль, шедший из Панамы в Барселону. Именно на борту этого корабля он обнаружил самую большую в мире драгоценность. Энн фыркнула.
