Постепенно Рон с Гермионой стали приходить все реже, и во время таких визитов, продолжительность которых так же сокращалась, Гарри видел, что Рону тяжко находиться здесь, рядом с ним. У друга своя, наполненная заботами и делами жизнь, в ней нет места тяжелобольному приятелю, у которого гниют внутренние органы и от которого воняет, от чего не спасает ни мытье, ни проветривание. Потом Рон и вовсе перестал приходить, а Гермиона забегала раз в месяц, чтобы, смущенно прощаясь, уйти через полчаса - больше она не выдерживала. И даже Элис, молоденькая симпатичная сиделка, которая вначале практически не отходила от Гарри ни на шаг, вскоре стала гораздо реже улыбаться и подбадривать своего пациента. Если раньше она занимала Гарри разговорами, то теперь просто сидела у его постели, уткнувшись в книгу, и разговаривала только по необходимости, хотя работу свою выполняла исправно.
И сейчас, глядя на прозрачное апрельское небо за окном, такое, каким оно бывает только весной, вдыхая аромат распускающихся цветов и молодой листвы, когда Элис открывала окно, Гарри все острее чувствовал приближение конца. В последние дни слабость была такой, что не было сил даже на слезы, да и боль, изматывавшая его столько времени, уже воспринималось как нечто само собой разумеющееся, без чего не представляешь себе новый день.
То, что произошло дальше, Гарри про себя называл чудом, а вслух, как и колдомедики, ошибкой в диагнозе. Но что случившееся ему не привиделось, и все было на самом деле, Гарри знал абсолютно точно. После обеда Элис, напоив его обезболивающим, сказала: «Я отлучусь буквально на двадцать минут, не более. Мне нужно взять в Мунго новую порцию зелья для вас, мистер Поттер. Постарайтесь пока поспать», - и исчезла в зеленом пламени камина. Гарри послушно прикрыл глаза и, кажется, действительно задремал. Потому что проснулся он от ощущения, что кто-то пристально смотрит на него.
Перед ним стояла девочка лет десяти-одиннадцати. Первое, что отметил Гарри - это ее болезненный, измученный вид. Она была страшно худой, бледной, изможденной. Она казалась тенью, и поначалу Гарри подумал, что это сон или галлюцинация. Но потом девочка протянула руку, и Гарри почувствовал на груди теплое касание, такое живое и настоящее, что никак не могло быть сном. И девочка наклонилась, заглянув голубовато-серыми глазами, в которых, казалось, уже потухал огонек, и лишь на самом дне еще что-то теплилось, в его глаза, и Гарри услышал тихое, но отчетливое: «Живи». И это было волшебно. Словно теплая волна окутала его, унося с собой и боль, и горе, и ненависть, и отчаяние, оставляя взамен ощущение покоя, но покоя не в ожидании конца, к которому Гарри привык, а покоя с примесью уверенности, что все будет хорошо, что для него есть еще шанс. И эта девочка, невесть откуда взявшаяся в его комнате, зашедшая в запертый изнутри дом, то, что она здесь и касается его, все это казалось очень правильным и… чудесным. Словно ему дали вторую попытку и она была послана кем-то… свыше. И Гарри вымолвил единственное, что пришло ему на ум: «Как тебя зовут?» И услышал все тот же негромкий, но твердый голосок: «Руфь. А теперь мне пора. У тебя все будет хорошо, вот увидишь». Он хотел было попросить, чтобы девочка осталась, взяла его за руку, и неважно, кто она, но Руфь уже развернулась и вышла из комнаты. Сколько бы Гарри не прислушивался, он не услышал ни звука хлопающей двери, ни хлопка аппарации. Ничего. Будто здесь никого и не было.
Через два месяца Гарри гулял по Лондону, чувствуя себя здоровым и абсолютно счастливым. Элис была безмерно удивлена, когда Гарри отказался принимать на ночь обезболивающее зелье и спал при этом совершенно спокойно. Через неделю он уже мог вставать с постели. А через месяц лечащий его колдомедик смотрел на него взглядом, в котором смешались изумление и ужас: «Очевидно, мы ошиблись, когда ставили диагноз, мистер Поттер. К сожалению, такое бывает и от этого никто не застрахован. Или же проклятие каким-то образом перестало действовать, хотя…», - вот и все, что смог сказать целитель, очевидно, сам не очень веря в собственные объяснения. Гермиона тут же налетела на Гарри с расспросами, когда узнала о том, что ему не просто лучше, а колдомедики сняли прежний диагноз и теперь он официально здоров. Гарри лишь передернул плечами - он сам не был уверен в том, что произошло тогда в пустом доме, где кроме него просто не могло никого быть. В любом случае, он не собирается делиться увиденным и пережитым с кем бы то ни было.
И теперь, гуляя по Лондону, он просто наслаждался вновь обретенной, словно подаренной ему жизнью. Ровно до того момента, как кто-то потянул его за рукав. Перед ним стоял средних лет мужчина, с живыми карими глазами, очень просто одетый. Во взгляде читалась решимость, когда он бесцеремонно взял Гарри за руку и сказал: « Вы должны пойти со мной». Гарри уже открыл рот, чтобы высказать этому магглу все, что он о нем думает, когда тот веско добавил: «Она помогла Вам. Теперь Вы должны сделать то же самое для другого. Это закон».
И Гарри решает задать вопрос, мучивший его последние два месяца. Если этот человек из тех, значит, он знает. «Где Руфь?» - спрашивает Гарри. И слышит в ответ: «Она умерла». А потом у Гарри кровь шумит в ушах, а в голове уже несутся мысли и какой-то холодный, расчетливый голос говорит: «Подумай хорошенько. Вспомни, как выглядела Руфь. Немногим лучше тебя. Ты хочешь того же? А если она забрала себе твою болезнь и умерла от нее, что тогда? Если ты сейчас пойдешь с ним, то неизвестно, чем это закончится. Ты не обязан что-то делать. Руфь пришла сама и не просила ничего взамен. Поэтому никто не вправе требовать тебя заниматься тем же, чем занималась Руфь. И ты не просил, чтобы она передавала тебе свои способности». И Гарри, глядя незнакомцу в глаза, говорит только одно слово: «Нет».
Когда через полтора месяца он лежит в той же комнате, что и раньше, на той же постели, только сиделка уже не Элис, он понимает значение слова «кара». Он вспоминает Руфь и мужчину, который звал его за собой. И он понимает, что теперь действительно конец, без шансов и без оправдания.
От автора: Написано по мотивам рассказа Стивена Кинга «Аяна».
* * *
«Бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома»
Джеймс Сириус был на удивление спокойным ребенком. Джинни нарадоваться не могла: малыш хорошо кушал, много спал и редко плакал, давая родителям нормально поспать по ночам. Тем более, что вскоре после рождения первенца, Джинни забеременела во второй раз, беременность протекала уже не так легко, Гарри целыми днями пропадал на работе, поэтому Джинни была счастлива, что ребенок не доставляет проблем. К сожалению, любимый супруг не так радовал. После рождения сына он все чаще приходил домой нервным, дерганым и частенько был недоволен всем вокруг. Особенно раздражало Гарри, когда маленький Джеймс хныкал по ночам. Он злился и говорил, что ребенок не дает ему спать «своим писком». Сам Джеймс, обычно всегда спокойный и сидевший на руках у мамы как мышка, заходился плачем, если его брал на руки отец. Поэтому, когда шел уже восьмой месяц беременности их вторым сыном, а колдомедики в Мунго сказали, что опять родится сын, Гарри прямо спросил у жены, собирается ли она переводить Джеймса в отдельную спальню. Мальчика уже начали отлучать от груди, ему был почти год и Гарри считал, что когда родится второй ребенок, Джеймса надо будет отселить в детскую, как большого, потому что с двумя детьми они точно не сомкнут глаз. Да и ребенка с малых лет нужно приучать к самостоятельности, особенно парня. Так что, как только Джинни перестанет кормить грудью, Джеймсу нечего делать в родительской спальне. Джинни оставалось только согласиться - сил на спор с мужем совершенно не было, да и нельзя было не признать, что доля правды в словах Гарри есть.
