Вероятно, мог…
Кэйн заговорил первым.
— От лица его величества приношу извинения, принц Нераг. Надеюсь, доставленные неудобства… э-э…
— Переполнили чашу моего терпения, совершенно точно, — прервал его Гарен. — Я зол, Кэйн… и очень голоден.
— Это поправимо, — альв улыбнулся. — Ты приглашен на пир в честь дня рождения Альтеи.
"Альтея? Кто бы это мог быть?"
— Сочту за честь, — ответил Гарен и улыбнулся. Его оскал, вероятно, произвел впечатление на Кэйна — альв поспешил откланяться, сообщив напоследок, что пришлет слугу с одеждой.
Гарен сел, обхватив голову руками. Эйкела вполне мог обмануть его — снять своё заклятие посреди пира или заявить, что у него нет и не было никогда брата по имени Нераг — при этом он ни капли не солжет. И если при этом Гарен последует его советам…
"Что же делать?"
Князь Илларский никогда ещё не попадал в подобную ситуацию.
…когда слуга, присланный Кэйном, наконец-то собрался с духом и вошел в комнату к принцу Нерагу, цверг стоял у окна и разглядывал что-то в ночной темноте. На слугу он даже не посмотрел, лишь прорычал что-то невнятно.
Дрожащий от страха и плохо скрываемой ненависти альв вышел и остался за дверью — ему было поручено проводить высокого гостя в пиршественный зал. Когда цверг вышел, слуга заметил, что тот плащ наоборот — красной подкладкой наружу.
Заметил — но промолчал…
…по пути в тронный зал Гарен думал о том, что никогда раньше не был во дворце Оберна — король альвов, равно как и Эйкела, встречался с Отейном и его вассалами в приграничной полосе.
По сравнению с великолепием Альвхейма дворец короля Отейна казался хибарой.
Белый камень, редкие породы дерева, шелковые занавесы…
Гарен не увидел в коридоре ни одного светильника — мягкий свел лился точно отовсюду. Не иначе, его излучали сами стены из белого камня, украшенные барельефами; Гарен с трудом подавил желание остановиться и рассмотреть их поближе. Цверг вряд ли заинтересовался бы искусством.
Хотя, что он знает о цвергах?…
…а пиршественный зал вовсе не был залом — Гарен и слуга попали на поляну под открытым небом.
Гости сидели прямо на траве, над ними деревья склоняли ветви, тяжелые от плодов — об их названии Гарен мог только догадываться. Там и тут летали, щебеча, стайки разноцветных огоньков. Гарен ощутил, как ноздри щекочет запах цветов, которые никогда не росли в его мире.
А ещё он увидел, как из зарослей выбрался единорог размером с кошку и утащил со скатерти булочку…
— Садись рядом со мной, Нераг, — сказал король Оберн. — Будь моим гостем.
По левую руку от высокого светловолосого Оберна сидел Кэйн — он тотчас встал, уступая место "принцу Нерагу". А по правую…
— Отчего ты выглядел, как человек? — спросила лучница, сверкая зелеными глазами. — Отчего сразу не сказал, кто ты на самом деле?
— Альтея, прекрати, — король положил руку ей на плечо. Почему-то Гарену показалось, что в голосе Оберна слышится обреченность. — Моя дочь не владеет собой, прости.
— Я заметил, — сказал Гарен, демонстративно схватившись за простреленное плечо. — Я жду извинений, принцесса.
Её ноздри раздувались от ярости — выглядела она прелестно, но Гарен думал только о Матильде. Кто знает, как поступил бы цверг, но он решил поступать по-человечески.
— И ты их получишь, — хмуро пообещала принцесса.
— Садись, — повторил король ласково. — Мне жаль, что первое посещение Альвхейма произошло так… неожиданно.
Гарен кивнул и улыбнулся. Он заметил, что придворные напряженно наблюдают за их разговором — как будто чего-то ждут.
— Что ж, — сказал Оберн. — Надеюсь, что ты простишь нас. Будь нашим гостем сегодня!
— Буду, — пообещал Гарен и, протянув руку, взял со скатерти яблоко. — В знак примирения хотел бы разделить это яблоко с той, которая нанесла мне рану.
Король взглянул на него удивленно, недоверчиво, но согласился.
Альтея вонзила острые зубки в свою половину так, словно это было его горло.
Пир начался — и вскоре Гарену показалось, что он ничем не отличается от человеческого.
Мед, во всяком случае, был такой же хмельной…
…— Что вы собирались сделать со мной, когда считали, что я человек? — спросил Гарен. Король покачал головой.
— Мы посчитали, что перемирие нарушено человеком. Наказание за это — смерть, ты знаешь. Но мы приняли тебя за князя Илларского…
Дальше Гарен не слушал. Эйкелла сказал ему чистую правду.
— Благодарю, что разделил с моей дочерью яблоко, — сказал король, заметив, что принц его не слушает. — Я рад…
Радости при этом в его лице не было совсем. Гарен начал понимать, что его действие было понято не совсем так, как он хотел.
— Я сделал это, потому что не увидел другого выхода, — сказал он осторожно.
— Всё верно, — король вздохнул. — Она пыталась убить цверга, принадлежащего к королевскому роду. Она моя единственная дочь… пусть Железный лес, пусть… я рад, что мне не придется… она ведь не знает об этом законе…
Гарен слушал Оберна — и от ужаса не мог даже пошевелиться.
Ужасный замысел Эйкеллы теперь был как на ладони — лишь чудом удалось избежать того, что планировал король цвергов. Но то, что ненароком натворил Гарен, было ненамного лучше: откуда он мог знать, что предложение разделить яблоко в Альвхейме — все равно, что предложение руки и сердца?
А если плащ при этом надет подкладкой наружу — это значит, что цверг говорит правду…
Войдя в комнату, Гарен увидел, что его ждут.
Она стояла у окна — в этом мире по-прежнему была ночь, — и в лунном свете казалась ещё прекрасней. Её одеяние было легким, как крылья бабочки, и почти прозрачным.
Но он готов был поклясться, что в рукаве у неё спрятан нож.
— Уходи, — сказал он, постаравшись, чтобы голос его прозвучал сурово. — Я устал.
— Да неужели? — Альтея обернулась. На губах её играла зовущая полуулыбка, но взгляд прищуренных глаз не обещал цвергу ничего хорошего. — Меня прислал отец, чтобы ублажить дорогого гостя… будущего мужа… и я не могу ослушаться!
— Я разрешаю тебе, — он подошел к принцессе. — На правах будущего мужа. Уходи.
— Не уйду, — она презрительно посмотрела на цверга. — Ты обрек меня на жизнь в Железном лесу. Тебе теперь терпеть меня до конца жизни… моей или твоей.
С этими словами она замахнулась — но Гарен перехватил её руку в воздухе, сжал.
Нож улетел за окно…
— Ты предпочла бы быть мертвой? И стать причиной войны?
Она поняла не сразу.
