И тут она ощущает на своей руке прикосновение его влажных и соленых губ.
После долгой паузы девушка спрашивает:
— Яхья, когда ожидают последнего приступа?
— С часу на час. Тюремщики и те куда-то делись.
— Что у тебя нет ключа от решетки — это ведь точно?
— Точно. А к чему — я сто раз мог бы замок ломом сбить.
— И того не надо. Прутья дряхлые, известка в гнездах повыкрошилась. Я один уже раз десять вынимала и вставляла.
— Слушай, а зачем тебе выходить? Здесь своды такие, что вся башня обвалится, а ты уцелеешь. И англы не тронут светлую пленницу. Светлая да под замком — значит, своя.
— Не выходить, Яхья. Я хочу, чтобы вы сюда вошли. Ты, женщины, все, кто остался.
— Чтобы дожидаться врага в ловушке? Лучше умереть раньше, но на просторе!
— Чудак. Эленка же откуда-то приходит? Здесь для нее ничего нет, кроме сырости, а кормится она снаружи. Я поискала ее ход — и нашла. Тут камень один шатается, за ним и другие, оттого в стене получилась трещина. А за стеной — бывшие провиантские склады, тайные ходы, ну, в общем, всё, чему полагается быть в такой почтенной средневековой страхолюдине, как «Голова Дракона». Так что давай сюда тот ломик, светильники и созывай народ. Быстрее!
Яхья одним ударом сбивает замок и гнилую решетку, бросает лом вниз, потом притаскивает и тонкую лесенку, чтобы спускаться с удобством.
— Я уже всем сказал, дело быстрое.
Женщины, подбирая юбки так, что видны шаровары, боязливо спускаются вниз: три молодых, если судить по блеску глаз через темную вуаль, одна пожилая. Эта небрежно завернулась в белый платок: чего прятать?
— А это что за юбка неуставного образца?
Из-под нее выглядывают огромные башмаки, надетые прямо на голую волосатую ногу.
— Яхья, мальчик мой, да священник-то откуда к нам прибился?
— Из узилища, только мое было наверху. Когда разгоняли миссию и монастырь, шахские люди решили, что я изо всех наших единственный, кто имеет некоторые бойцовские качества. А вот Ноэминь, она… — он протягивает им девочку лет десяти, которая лежит у него не руках в полуобмороке.
— Дочь одного из каменщиков; его самого убило еще в начале осады, — поясняет Яхья.
— И ты про них ничего не сказал, шахский сын!
— Да мы бы и одни справились, — смущенно поясняет священник неровным баском. Он очень молод, широкоплеч и неуклюж, нос курносый, губы по-детски пухлы. — Девочка хотела… ну, почти отодвинула засов на моей двери, а тюремщики ее оттащили. Пришлось выбить… отворить дверь и вмешаться. Принц нас отыскал, когда мы уже спустились оттуда.
По-лэнски он говорит более-менее чисто, однако, похоже, затруднен выбором слов.
— Что с тобой сделали? Ноэми, да очнись же! — Яхья тормошит девочку. Она открывает, наконец, глаза, чуть постанывает — и вдруг заливается тихим плачем.
— Отвяжись от нее, — тихо говорит девушка. — Сразу разве не понял, что суеверие насчет шахских женщин на нее не распространилось?
— И куда нам пролезать — в эту замочную скважину? — священник берет лом и сноровисто оббивает камни и куски извести, торчащие по краям отверстия, сделанного девушкой.
— Ну, отец, знай я, что вы к нам присоединитесь, не стала бы ногти ломать и белые ручки свои трудить! Кстати, мы еще не познакомились. Как звать-то вас?
— Леонар.
— А меня наш Яхья Франкой окрестил. Вот пусть так и будет.
В свете масляных ламп перед ними открылся узкий коридор, под углом к нему другой, еще дальше — зал с рядами огромных глиняных кувшинов, по плечи вкопанных в почву и чем-то сходных с плененными титанами.
— Здесь винные погреба были, давно, еще при всевластии гябров, — пояснил Яхья с боязнью в голосе.
— И отлично. Значит, здесь если и обитает какой-нибудь заблудший дух, так только винный, — бодро вывела Франка. — Так что не трусь, ребятушки!
В ответ на ее слова высоко над ними что-то глухо загрохотало и обрушилось так, что затряслись своды, а огонек единственной светильни, оставшейся в живых, замигал как бешеный.
— Англы взорвали «Дракона» порохом! — крикнул мальчик сквозь шум.
— Вовремя же мы оттуда смылись, упаси нас Бог, — пробормотала Франка. Женщины и Ноэминь переглянулись и хором заголосили.
— Цыц! Вы что? Христиан приманите! — крикнул на них мальчик. Но это еще больше их раззадорило.
— В самом деле. Подрывники тоже ведь прошли здешним лабиринтом, — сказал отец Леонар, приклонясь к уху Франки. — Как бы не явились на этот гвалт и свет нашей лампы.
— Да, конечно, — она перекрестилась. — Лампы… лампы в Доме Бога, Байт Алла, были многоярусные, каскадом…
И четко, мерно начала по-арабски:
— «Бисмиллахи-ар-рахмани-ар-рахим! Во имя Аллаха всемилостивого, всемилосердного!»
Все — и Яхья, и священник, и шахские жены, и Ноэми — замерли с полуоткрытыми ртами. А она продолжала:
— …«И вспомни в писании Марйам. Вот она удалилась от семьи в место восточное и устроила себе перед ними завесу. Мы отправили к ней Нашего духа, и принял он перед ней обличие совершенного человека… Он сказал: «Я только посланник Господа твоего, чтобы даровать тебе мальчика чистого». Она сказала: «Как может быть у меня мальчик? Меня не касался человек, и не была я распутницей». Он сказал: «Так сказал твой Господь: «Это для меня — легко.
И сделаем Мы его знамением для людей и Нашим Милосердием»…
И понесла она Его и удалилась с Ним в далекое место.
И привели её муки к стволу пальмы. Сказала она: «О, если бы я умерла раньше этого и была забытою, забвенною!» И воззвал он к ней из-под нее: «Не печалься: Господь твой сделал под тобой ручей. И потряси над собой ствол пальмы, она уронит к тебе свежие, спелые. Ешь, и пей, и прохлади глаза!..
Она пришла с Ним к своему народу, неся Его».
Франка умолкла. Во внезапной тишине Ноэминь взахлеб рыдала.
Чуть погодя Франка деловито высморкала ее себе в рукав, пригладила рукой кудряшки.
— Передохнули? Ладно, пойдем дальше. Яхья, ты старожил. Можем мы этими погребами и коридорами выбраться за пределы войск?
— Не знаю точно. Хаким говорил, что в Лэне под каждым домом второй дом, и под городом — второй город, и под всеми горами…
— Подземные сады Аллаха, — быстро докончила она.
— Ты и это слыхала и помнишь? А я думал, ты и правда не в себе.
— Как тебе сказать… Время наше я помню, чувствую, а кто я в нем и откуда мое знание — не пойму сама. Вроде как моя земля и не моя. Я — это я, а как мое здешнее имя? И что иногда прорывается сквозь меня теперешнюю? Ох, прости, я болтаю ерунду, а нам каждая минута на вес золота.
Дальше шли долго и глухо. Светильник догорел, но у Леонара в запасе оказался свечной огарок, на котором дотянули до места, где в сводах подземелья были норы и трещины, и оттуда уже веяло вольным воздухом. Вскоре они уже выбрались наружу через какой-то лаз, похожий на заброшенный рудник: грязные, дрожащие от холода и сырости, усталые до отупения.
