Так мы и ехали. Десять кибиток с нашей во главе, позади — сотня Алых, и возок с подростками и котом.
Разговор постепенно увял. Трубка Шутейника угасла. Мы задремали под мерный перестук копыт. Мои сны были спокойны. Удивительно, но под защитой брай даже Стражи не смели являться. Я спал настолько крепко и хорошо, что не сразу проснулся, хотя меня настырно трясли за плечо стальные пальцы баклера.
— Император! Император!
Я раскрыл глаза, с трудом соображая, что к чему, где я и что происходит. Шутейник уже проснулся, мигал совиными глазами.
— Ч-что?
— Посмотри, император! Я не понимаю…
— Что? — Я распрямил ноги, повертел головой. В щели полога пробивался серый рассвет.
— Мост, — проговорил баклер гортанно и странно, как будто был испуган, хотя я думал доселе, что такого человека ничто не может испугать. — Я задремал, император. каюсь. Лошади сами вывезли на мост. Теперь мы стоим посредине. Я не понимаю… Посмотри!
Нехорошее чувство опасности поднялось изнутри. Я сграбастал шпагу, нацепил, переглянулся с гаером и выбрался сквозь полог на козлы. Затем — спрыгнул на… О мой бог! На тесно переплетенные щупальца Эльфийской тоски!
Мост впереди терялся в тумане. Туман — густой, ледяной, плотный — был со всех сторон. Я не видел даже, что под мостом — река или пропасть? Позади слышался гомон голосов — кибитки въехали на мост, за ними толпились Алые, я слышал, как испуганно всхрапывают их лошади.
— Мы еще в Оверри, это старый каменный мост через высохшее русло Тэйты… — сказал баклер тихо. — Есть объезд, но далеко… Внизу по склонам местное кладбище… Посмотри, император… Посмотри!
Он прошел чуть вперед, я — за ним, хотя мне казалось, что каждый мой шаг по Эльфийской тоске регистрируется мертвожизнью. Эльфийская тоска заткала мост так плотно, что я не видел ни малейшего блеска камня. Я шел как по пружинящему ковру. Шел — и мне было страшно. Впрочем, баклер боялся не менее моего. В руке его виднелся топор на длинной рукояти.
Через пять шагов из тумана выплыл заслон из червезмей, сплетшихся между парапетами моста в стену чуть выше моего роста. Бугристая стена, мне показалось, чуть заметно пульсирует, там и тут… Дышит. Тянет соки из земли. И мешает проехать.
— Что делать, император? — спросил баклер хрипло. — Мы заехали в скверное место по моей вине. Я чую скверну кругом. Скверну и магию. Гнусную магию.
— Ашар! — это господин император выразился.
— Ладушки-воробушки! — а это Шутейник.
А я боялся сказать лишнее слово. Каким-то образом мертворазум прознал, что я следую этим путем, и возвел преграду. Верно? Или я от огромной власти и такой же опасности превратился в параноика?
Баклер покачал в руке топор.
— Я бы мог попытаться прорубить это… но… Ты главный, император, ты решаешь.
Я и гаер переглянулись. Совиные глаза моего друга испуганно блеснули. Слишком хорошо он помнил мои рассказы о Лесе Костей и о том, на что способны эти червезмеи.
Позади зашумело, несколько людей баклера приблизились. В руках топоры и кинжалы.
— Что делать? — вновь спросил баклер. Топор в его руке покачивался. Я хлебнул ледяного тумана, ощутил запах сырой, вывороченной земли, будто могилу раскопали…
Из белого сумрака, снизу, из-под моста, вырвалось белое щупальце червезмеи, сграбастало баклера поперек туловища, оторвало от моста, и попыталось затащить куда-то вниз.
Шутейник охнул, его меч ударил по щупальцу с оттяжкой. Щупальце лопнуло, мертвый конец тут же ослабил захват, опал с тела баклера, как обычная обрубленная веревка, и сам баклер приземлился на четвереньки.
— Назад… — прошептал я. — Назад! — крикнул громко. И еще громче: — Все назад, назад, отступаем!
Шутейник взглянул на меня, глаза расширились, став нереально огромными: позади меня, колыхнув волосы, что-то зашевелилось. Мне не требовалось оборачиваться, чтобы понять, — что. Меня охватило поперек туловища, и, поскольку весил я не в пример легче баклера, легко оторвало от моста.
— Мастер Во-о-о… — ударил в уши вопль моего друга.
Меня унесло в ледяной, воняющий землею туман, я не успел опомнится, как щупальце разжалось, бросив меня на упругое переплетение Эльфийской тоски. Я был на дне высохшего русла, в белом, ужасном сумраке, который просматривался хорошо, если на три метра.
Потеря ориентации… Я испуганно завертел головой. Поднялся. Поперек груди словно хлестнули раскаленной цепью — так сильно сжимало меня щупальце.
В метре от меня разверзлась широкая яма, откуда, быстро перебирая конечностями, полезли белые существа, тощие, явно нагие, схожие с людьми только в том, что у них имелись четыре конечности и маленькая, совершенно белая, лишенная намека на растительность голова. Словно огромные зародыши, еще не развившиеся до той степени, чтобы появляться на свет… Я отступил, щупая шпагу, которую, к счастью, не выхватил на мосту — иначе неминуемо бы выпустил ее из рук, когда меня сграбастало щупальце.
Переднее существо задрало голову, нашарило меня слепым взглядом черных провалов глаз. Лицо у него было словно белая резиновая маска. Открылся черный провал рта… молча, совершенно молча. Я увидел в провале старые, полустертые, редкие зубы и попятился. Безумный страх объял, сердце заколотилось со страшной силой.
Существо взделось на ноги-спички и заковыляло ко мне, вытянув мосластые тощие ручонки.
Наверху ржали лошади, слышались яростные крики. Мне почудилось, что слышу стук топора: значит, баклер рубил преграду.
— Ла… воро… шки! — донесся крик Шутейника. — Госпо… импе… Ма… олк!
— Я здесь! — заорал я во всю силу легких. — Здесь! Здесь!
— …жив!
Конечно жив, черт возьми! Додумается Шутейник бросить мне веревку?
Существо заковыляло в моем направлении. Следом, поднимаясь на тощие ноги, ко мне начали свое шествие еще пять или шесть уродов. А из черной и, кажется, бездонной ямы лезли еще, еще, еще… Нашаривали меня мертвыми взглядами, поднимались, и начинали двигаться ко мне, раззявив страшные гнилые рты в молчаливом крике…
Я сглотнул, выволок шпагу, и, когда переднее существо оказалось рядом, хлестнул поперек этой страшной резиновой маски изо всех сил. Лопнула белая плоть, обнажая старый, рассохшийся, желтый череп… давнего мертвеца, пролежавшего в могиле не один десяток, а может, и всю сотню лет!
Я отступил на шаг — чисто рефлекторно, запнулся о выступ тоски, упал на спину, на пружинящий ковер, тут же вскочил, ударил шпагой поперек шеи твари изо всех сил. Голова отделилась на удивление легко, существо кулем рухнуло перед моими ногами. Я ударил следующего, стараясь бить в шею, благо, твари не защищались… Я бил, бил и бил, убивая, разрубая тварей, забыв себя от дикого отвращения, я готов был рубить их вечно, лишь бы они не прикоснулись ко мне своими корявыми, мерзкими мосластыми руками.
Существа умирали молча, распространяя запах разрытой могилы. Я рубил остервенело, яростно, и, когда последняя тварь упала, почувствовал себя совершенно вымотанным. Сколько времени заняли… убийства? Наверное, не больше пяти минут. Я, конечно, уже не тот рохля, что явился в Санкструм, но и твари — далеко не могучие воины. Они просто шли ко мне, вытянув корявые руки, и умирали, без судорог падая на землю. Судороги — это ведь от нервной системы и головного мозга, а у этих существ, кажется, давным давно не было ни того, ни другого. Или… еще не было? Они производили впечатление механических кукол, которым еще не настроили внутреннюю механику.
— Ма… Во…
— Зде-е-есь! — гаркнул во всю мощь своих легких. В глазах все плыло. Я рванул ворот рубахи, сыпанули пуговицы, начал дышать быстро, как загнанная собака, только что язык не высунул.
— Как тебе мои новые слуги? — проговорил знакомый саркастический и совершенно мертвый голос. Проговорил изнутри моей головы.
— Ты? — воскликнул я, хотя мог бы и промолчать. Все равно ведь ожидал явления мертвого разума. Ну, вот он и явился.
— Не удивляйся легкой победе, — сказал голос с усмешкой. — Они еще растут. Они еще слабенькие. Их много. Они растут. Но растут быстро… Я не могу ждать, пока удавлю вас Тоской. Я решил ускорить…
