Осторожно прошлась по осколкам разбитых пузырьков, подошла ближе к стойке и с изумлением поняла — это Люсинда. Разбросала все она, белые не стали бы столь бездумно расшвыривать все с полок, и… белые маги повыше ростом, а тут все было сметено с четвертой полки — под рост хозяйки лавки.
Остановившись, огляделась.
Занавеси сорваны, со стола содрана темно-зеленая бархатная скатерть, на стене потеки от зелий, словно их разъяренно швыряли… Типичная ведьминская ярость? Люсинда всегда была вспыльчива, от того ни один муж у нее и не задержался, но все же — что могло привести ее в столь неконтролируемую ярость и куда она после этого отправилась?
Проблемы в личной жизни? Нет, Люсинда была к ним привычна. Сложности с магией?
— Хархем, — позвала я.
Призрачный черный ворон тут же возник на столе, нахохлившийся и грустный. Протянула руку, коснулась его ауры — ослаблен. И не ясно — случилось это до того, как пропала Люсинда, или произошло с ее исчезновением? Но ослабление магических сил вполне возможно. Странно.
А потом как вспышкой слова морды про то, что белый маг выпил более сотни черных источников, и… и еще слова самого рожи в ответ на мое заявление, что черные ведьмы вне закона…
Стремительно развернувшись, я вышла из лавки и остановилась на пороге, глядя на взбешенного мэтра Октариона в изрядно погрызенной одежде (плащ и вовсе кружевным стал), нервно скидывающего с себя оставшихся толстых черных гусениц.
— Арвейн, — спустилась на ступеньку вниз, — что ты имел ввиду, намекнув на то, что я только в прошлом году магистериум закончила? Какое это имеет значение, и что меняет в отношении моей фразы, что „черные ведьмы вне закона“?!
Застыв, маг взбешенно посмотрел на меня. Я вопросительно на него.
Психанув, рожа прошипел:
— Телль, твоя непосредственность потрясает!
О чем это он?
— Соображаешь, что с тобой будет, если я сорвусь? — продолжил свирепеющий белый.
А мы, черные, тоже психовать умеем.
— Рожа, я просто вопрос задала! — прошипела злая ведьма.
Белый застыл. Его подчиненный, осторожно бочком обойдя начальство, негромко мне сказал:
— Указом короля, все черные вошедшие в силу ведьмы клеймируются в добровольном порядке, но у тех, кто отказался, поглощается источник. Не официально, но…
Я пошатнулась.
Рожа, глянул на березку и приказал:
— Альфред, умолкни.
Мне стала понятна ярость Люсинды — ей больше пятидесяти, самый расцвет силы для черной ведьмы, что в учебниках по магии и называется „вхождение в силу“, а значит…
Резко развернулась, вошла в лавку, приказала:
— Хархем, найди мне официальный полученный сегодня Люсиндой свиток.
Черный призрачный ворон тяжело слетел со стола на пол, прошелся по темно-зеленому затертому ковру под стол, и вскоре оттуда выволок официальную белую бумагу. Подойдя, забрала свиток, развернула, прочла:
„Официальное уведомление для личного прошения“.
Ниже стоял кровавый отпечаток — все ясно, адресное уведомление, прочесть его могла только Люсинда И прочла. И пришла в ярость. Но что потом? Почему ведьма вдруг успокоилась, написала записку для посетителей и покинула лавку? Куда она могла пойти? И зачем?
Снаружи раздался треск. Оглянувшись, поняла, что белый пытается взломать защиту.
И ведь взломает, если уж более сотни источников поглотил.
Наши взгляды встретились — Арвейн опустил руки, пристально глядя на меня. Я точно так же пристально смотрела на своего врага. Теперь врага. Маг выругался, отвернулся. Он все понял.
— Гардэм, за мной, — прошептала я.
И взяв сумку, направилась туда, куда черным ведьмам в чужом черноведьминском доме ходить не положено.
В подвал.
* * *
— Тьмы, Телль, — радостно поприветствовал меня Гернаримарнахр.
Жуткий черный с красными руническими симводами на груди и крыльях демон радостно оскалился мне полуметровыми клыками.
— Тьмы, уважаемый и почтенный Гернаримарнахр, — тяжело дыша, улыбнулась я
И опустилась на пол.
Устала. Пока разгребла ящики с вином, пока место высвободила, пока пентаграмму в символе смерти чертила, да плюс еще кровью собственной поливала — умаялась.
— Выглядишь паршиво, — обрадовал демон, — давно не спишь?
— С ночи, — с жителями преисподней нужно быть честными.
Гернаримарнахр внезапно потянул носом, принюхиваясь, после
удивленно произнес:
— Ба, Телька, да ты никак готовить научилась! Что это там у тебя, блины?
С сомнением поглядела на демона, потом вспомнила, и, потянувшись к сумке, достала промасленный сверток.
— Это не я, это священник, — призналась ведьма.
— На святой водице замешаны? — хмыкнул демон. И тут же приказал: — Дай.
Молча передала сверток, который затрещал на границе пентаграммы, но не вспыхнул. Гернаримарнахр деловито развернул сверток, взял один блин, пристально рассмотрел его в свете огня, и сунул в пасть. Закрыв глаза медленно прожевал и вынес вердикт:
— Недурственно.
— Да, хорошо готовит, — согласилась я.
— Блины от святого отца. — демон хохотнул. Затем, глянув на меня агатовыми глазами, произнес уже серьезно: — Засчитано в качестве платы за вызов.
Чуть, не присвистнула — обычно кровью платить приходится.
— Не благодари, — Гернаримарнахр свернул сверток, засунул за пояс штанов. — я теперь в Преисподней хвастать буду, что ел святые блины. Звала зачем?
Шмыгнув носом, перетянула сильнее запястье, которое все еще кровоточило, и честно призналась:
— Хочу спасти Люсинду.
Гернарнмарнахр оторопело вытаращился на меня. Глаза его стали круглыми, пасть с клыками приоткрылась, являя взору вконец ужасающую картину. Затем последовало громоподобное:
— Что?! Ведьму?! Конкурентку?! Которая тебе даже не родственница?! Телль, ты сдурела.
И это было только начало.
Неодобрительно цыкнув, демон достал чью-то закопченную конечность и начав ее зло грызть, продолжил:
— Права была твоя мамка, черти ее подери, в глушь тебя, ранимую дуру надо, в самую беспросветную, чтобы ума набралась, дура жалостливая. Это надо же, додуматься — спасать конкурентку!
Даже не родственницу!
Повторно шмыгнула носом, жалостливо глядя на Гернаримарнахра
— обычно действует. Подействовало и сейчас, рычать перестал, но зато, подавшись ко мне грозно вопросил:
— Ты мне что обещала, Телль?
Насупилась.
— Ты мне гарантировала, что если тебя прикрою, ты за год себе мага найдешь и родишь ведьмочку. Был такой разговор?
— Был, — я поняла, что, кажется, помогать мне никто не собирается.
