Мы с Вороном обменялись хмурыми взглядами и пожали плечами. Никто из нас не понял, о чем он бормочет. Теперь Гоблин говорил так, словно впал в детство:
– Пусть она перестанет на меня смотреть. Пусть перестанет. Я буду себя хорошо вести. Пусть отведет взгляд.
– Успокойся, – бормотал Одноглазый, стоя на коленях возле Гоблина. – Все хорошо. Это не настоящее. Все будет хорошо.
Мы с Вороном переглянулись. Ворон повернулся к Душечке и зажестикулировал.
– Я посылаю ее за Капитаном, – пояснил он.
Душечка неохотно вышла. Ворон взял из кучи очередной лист и стал читать. Этот Ворон холоден как камень.
Гоблин еще немного повопил, потом затих, словно умер. Я резко обернулся к нему. Одноглазый поднял руку, показывая, что моя помощь не требуется. Гоблин завершил прием послания.
Гоблин медленно расслабился, с его лица сошло выражение ужаса, щеки порозовели. Я опустился на колени, пощупал артерию на его шее. Сердце колотилось, но пульс постепенно замедлялся.
– Удивляюсь, как он на сей раз не умер, – заметил я. – Ему когда-нибудь уже было настолько плохо?
– Нет. – Одноглазый выпустил запястье Гоблина. – Но в следующий раз его лучше заменить.
– А это прогрессирующее? – Мое ремесло в чем-то граничит с их приемами, но лишь отчасти.
– Нет. Некоторое время нам придется поддерживать его уверенность в себе. Похоже, он нарвался на Душелова, когда тот находился в Башне. Думаю, такое приключение кого угодно сведет с ума.
– Выходит, Душелов был у Госпожи, – выдохнул я, не в силах скрыть возбуждение.
Гоблин видел помещения Башни! Он мог даже увидеть Госпожу! Только Десять Взятых входят в Башню и выходят из нее. Воображение людей описывает интерьер Башни в бессчетных зловещих подробностях. Но все это лишь плоды фантазии, а у меня есть живой свидетель!
– Оставь его на время в покое, Костоправ. Он все тебе расскажет, когда придет в себя, – твердо остановил меня Одноглазый.
Они подсмеиваются над моими фантазиями и говорят мне в лицо, что я влюбился в призрака. Возможно, они правы. Иногда мой интерес к Госпоже пугает даже меня, потому что становится очень похож на навязчивую идею.
Ненадолго я даже позабыл о своих обязанностях, и Гоблин перестал для меня быть человеком, братом и старым другом, превратившись в источник информации. Затем, устыдившись, я вернулся к документам.
Целеустремленная Душечка притащила за руку удивленного Капитана.
– А, понял. Он установил контакт, – догадался Капитан, всматриваясь в Гоблина. – Он уже что-нибудь сказал? Нет? Разбуди его, Одноглазый.
Одноглазый начал было протестовать, затем передумал и тихо потряс Гоблина. Тот не пробуждался – его сон по глубине приближался к трансу.
– Досталось ему? – спросил Капитан. Я все рассказал. Он хмыкнул. – Сюда уже едет фургон. Пусть один из вас займется упаковкой документов.
Я принялся связывать стопки бумаг.
– Когда я говорил про одного из вас, Костоправ, то имел в виду Ворона. А ты иди сюда и будь наготове. Что-то паршиво Гоблин выглядит.
Гоблин вновь побледнел, его дыхание стало более мелким и частым, с хрипотцой.
– Шлепни его, Одноглазый, – посоветовал я. – Ему, наверное, кажется, что он все еще там.
Пощечина возымела действие – Гоблин распахнул полные ужаса глаза. Узнав Одноглазого, он вздрогнул, глубоко вдохнул и пискнул:
– И меня заставили вернуться к нему? После всего, что я пережил?
Впрочем, голос выдал фальшь его возмущения – в нем оказалось так много облегчения, что его можно было резать ножом на кусочки.
– Раз он способен ругаться, с ним все в порядке, – решил я.
Капитан присел рядом с колдуном на корточки, но спрашивать ни о чем не стал. Гоблин сам заговорит, когда оклемается.
Несколько минут тот приходил в себя, потом сообщил:
– Душелов велел сматываться отсюда. И быстро. Он встретит нас по дороге к Лордам.
– И это все?
Гоблину нечего было добавить, но Капитан все еще надеялся на большее. Если учесть, что пришлось пережить Гоблину, то игра явно не стоила свеч.
Я не сводил с Гоблина глаз – искушение было чертовски сильным.
– Потом, Костоправ, – сказал он, посмотрев на меня. – Мне нужно немного времени, чтобы в голове все улеглось.
Я кивнул:
– Немного травяного чая пойдет тебе на пользу.
– О нет! В рот больше не возьму ту крысиную мочу, что варит Одноглазый.
– Не его чай, а по моему рецепту. – Я отмерил порцию сушеных травок на пинту крепкого настоя, отдал заварку Одноглазому, закрыл свою сумку и занялся документами – на улице уже скрипели колеса фургона.
Перетаскивая в него первую охапку груза, я увидел, что солдаты на плацу приканчивают пленников кинжалами. Капитан решил не рисковать. Он хотел, чтобы нас отделяло от лагеря, когда в нем объявится Шепот, как можно большее расстояние.
Не могу сказать, что я его в чем-то виню. У него и так отвратительная репутация.
До пакетов, обернутых промасленной кожей, я добрался лишь тогда, когда мы тронулись в путь. Я уселся рядом с возницей и принялся читать, тщетно пытаясь не обращать внимания на жестокую тряску лишенного рессор фургона.
Все, что отыскалось в пакетах, я прочитал дважды, и это лишь увеличило мое смятение.
Воистину дилемма. Рассказывать ли Капитану о моем открытии? А Одноглазому или Ворону? Каждого из них оно заинтересует. Или приберечь все для Душелова? Нет сомнений, тот предпочел бы именно такой вариант. Но возникает вопрос, укладывается или не укладывается эта информация в рамки моих обязательств перед Отрядом? Мне требовался советчик.
Я спрыгнул с козел и постоял, пропуская колонну, пока не увидел Молчуна. Он охранял нас посередине, Одноглазый спереди, а Гоблин сзади. Каждый из них стоил взвода дозорных.
Молчун взглянул на меня сверху вниз из седла крупного черного коня, на котором он ездил, когда пребывал в паршивом настроении, и нахмурился. Из наших колдунов он ближе всех к определению «злой», хотя, как и у многих из нас, его злобность больше образ, чем реальность.
– У меня проблема, – пояснил я. – И серьезная. А ты для меня самый подходящий советчик. – Я огляделся. – Не хочу, чтобы меня кто-нибудь услышал.
Молчун кивнул и сделал несколько сложных и плавных пассов – так быстро, что не уследить. Внезапно я перестал слышать все, что издавало звуки далее пяти футов от меня. Просто поразительно, как много звуков человек не замечает, пока они не исчезнут. Я рассказал Молчуну о своем открытии.
Молчуна трудно потрясти – он все на свете видел и слышал. Но на сей раз я сумел удивить его по-настоящему. На мгновение мне даже показалось, что он сейчас что-то скажет.
– Мне все рассказать Душелову?
