Арина потерянно стояла, опустив руки. Милая, добрая и отзывчивая Ташка, которая и тетеря-то сама зарубить не может, спокойно говорит о рабстве. И не только говорит, но и относится к рабу, как к вещи!
— И дорого стоит раб? — поинтересовалась она, лихорадочно вспоминая, что такого ценного из своих вещей может предложить незнакомцу с холодными васильковыми глазами.
— Дорого. В Приграничье рабов-то нет. Мы свободные люди. Токмо у приезжих яров. А так бают, что и по десять злотых бывают.
— И что они, как вещи, да? И продать, и обменять, и убить можно? — Арина говорила, а сама в это не верила. Ну не может такого быть! Просто не может!
Ташка сноровисто вывернула пышный омлет на тарелку, посыпала его рубленой зеленью, отодвинула, скептически оценила, положила по краям порезанные овощи и осталась довольна результатом.
— Раб, он и есть раб. Как хозяин решит.
С этими словами женщина подхватила тарелку, крынку со сметаной и торопливо пошла в зал. Обескураженная Арина, словно во сне, вышла следом. Увидев ее, незнакомец надменно скривил губы. Девушка подумала, что весь свой ареол благородства растеряла, унеся за собой посуду. От откровенно презрительного взгляда стало как-то стыдно и неудобно. Сразу захотелось сжаться в комок и незаметно прошмыгнуть в темный угол, где и затаиться до отъезда высокомерного красавца. Но вместо этого Арина, гордо вскинула голову и, глядя строго перед собой, с независимым видом вышла из корчмы.
Облокотившись о коновязь, стоял Хонька. Он нашел новые уши и теперь вываливал последние новости на раба, который, сидя на корточках, уминал кашу, черпая ее сложенными ковшиком пальцами. Рядом с ним на земле стояла глиняная кружка с молоком. У Арины болезненно сжалось сердце.
— Хонька, паразит! Что же ты не дал человеку ложку? — воскликнула она, легко сбегая по ступеням веранды.
Хонька недоуменно вылупил глаза.
— Какому человеку?
— Да вот этому! — девушка обличительно ткнула пальцем в испуганно вскочившего мальчишку-раба.
— Вот еще, на всяких рабов посуду марать.
— Хонька!
Видно что-то в ее лице изменилось, потому что парень моментально скрылся в корчме и через минуту появился с обгрызенной деревянной ложкой, к которой прилипли несколько коричневых зерен. Арина с негодованием узнала в ней ложку, которой Ташка обычно размешивала тюрю — густую зерновую смесь, ежедневно запариваемую для прожорливых тетерей. Хонька сунул ложку в руки смущенного таким вниманием раба и опять подпер столб. Арина только скривилась, но промолчала, поняв, что большего добиться все рано невозможно.
— Благодарю, яресса, — мальчишка-раб низко поклонился, вызвав этим у женщины очередной прилив жалости.
— Ты кушай, кушай, — пробормотала она, рассматривая пацаненка.
Худенький, угловатый, с тонкими запястьями и торчащими из-под штанов худыми лодыжками, он больше походил на девочку-подростка лет тринадцати, чем на парня. Немного вытянутые к вискам большие светло-карие глаза с красноватым отливом, темные длинные загнутые вверх ресницы, тонкий изящный носик, маленький аккуратный рот. На глаза спадает копна серых волос, которые так и хотелось собрать в хвост и перетянуть красной лентой. Почему-то Арине казалось, что под густыми волосами скрываются остроконечные ушки. Одет мальчишка был в залатанную, застиранную одежду, явно с чужого плеча. Сразу бросалась в глаза неуместная на фоне нищего одеяния витая гривна, сплетенная из двух расплющенных проволок, покрытых символами, которая обвивала шею подростка. Арина сразу узнала свое любимое серебро. Одна нить светлая, вторая черненная.
— Как тебя звать, малыш? — спросила она, когда мальчишка тщательно облизав ложку, выпил молоко и аккуратно сложил посуду стопочкой.
— Кейко, яресса.
— А сколько тебе лет?
— Не знаю, яресса. Меня нашли в день Многоликого восемь лет назад. В то время я еще плохо ходил. Возможно, мне уже был год или чуть больше.
Арина прикинула, по земным меркам Кейко сейчас лет двенадцать-тринадцать.
— А как ты попал к этому… — она мотнула головой в сторону корчмы.
— Милорд Артуари выкупил мой долг у старосты деревни Глушки, яресса.
— Он тебя обижает? — Арина и сама понимала, что вопрос прозвучал совершенно уж по-детски, но он непроизвольно слетел с ее губ, прежде чем она задумалась о его смысле.
— Нет, яресса. Милорд Артуари хороший хозяин, — Кейко запнулся, — Справедливый. А его брат, милорд Сотеки, так вообще веселый и добрый, он даже…
Тут Кейко побледнел, уставившись расширенными от ужаса глазами куда-то за спину Арины. Девушка быстро обернулась. На крыльце, с небрежной ленцой постукивая нагайкой по голенищу мягкого замшевого ботфорта, стоял пресловутый милорд Артуари и с нескрываемым недовольством смотрел на Кейко.
— Обсуждаешь хозяев? Ты ведь помнишь, какое наказание я тебе за это обещал? — прошипел он, медленно спускаясь с крыльца.
Арина перевела взгляд на Кейко и увидела, как у того подкосились ноги и он упал на колени, уронив в пыль грязную посуду. Хоньку словно ветром сдуло.
— Милорд, я не обсуж…
— Молчать!
И тут Арина не выдержала. Да плевать, что он какая-то там шишка, благородный человек, или даже не человек вовсе! Но так обращаться с ребенком! Как тогда, в лесу, в груди разгоралась ненависть, злость и неистовая ярость. Словно берсеркер, она выступила вперед, прикрывая собой Кейко и уперев руки в бока, выдала замысловатую, пятиэтажную конструкцию на великом и могучем, которую потом так и не смогла вспомнить. Надо сказать, что сия, несомненно, замечательная тирада произвела на Артуари огромное впечатление. Он, по-видимому, никогда не слышал от леди таких слов. А то, что слова эти в приличном обществе повторять нельзя, рабовладелец не сомневался. А Арина распалялась все больше, сыпля знакомыми со времен социалистического детства лозунгами.
— Да что ты себе позволяешь! Ты! Здоровый, сытый ублюдок, не смей трогать ребенка! Легко быть сильным со слабым, а ты попробуй справиться с достойным тебя противником. Ты что не видишь, что он сейчас в обморок упадет! Как ты вообще мог купить ребенка?! Неужели не смог просто нанять слугу? Рабство — это мерзко! А эксплуатация ребенка — это мерзко в тройне! Унижая беззащитного, ты в первую очередь унижаешь себя!
— И что ты сделаешь, женщина?
Артуари, до сих пор с удивлением слушающий возмущенные речи Арины, с пренебрежительной улыбкой подошел вплотную к разгоряченной девушке и хищно втянул воздух, словно к чему-то принюхиваясь.
— Отпусти его, иначе я тебя прибью! — Арина постаралась не отводить взгляда от смеющихся глаз воина.
