Услышав это, Кристоффер почувствовал, как у него стынет в жилах кровь. Он заметил на себе взгляд главного врача и медсестры.
— И долго ли она пробыла там? — спокойно спросил главный врач. — Ты не заметил, когда она вышла?
Остальные пациенты прислушивались к их разговору, хотя и не совсем понимали, о чем идет речь.
— Нет, она не была там долго, — невозмутимо ответил Йоханнес. — За это время можно было только поздороваться и попрощаться.
Все снова переглянулись. Кристоффер заметно побледнел, черты его лица сразу заострились. И он с явным напряжением произнес:
— Из твоего окна виден соседний корпус. Не заметил ли ты, не было ли открыто там окно во время посещения больных? Вон то, на самом краю!
Посмотрев туда, Йоханнес кивнул.
— Не могу точно сказать, было ли это во время посещения больных, — сказал он. — Но я помню, что видел руку, открывающую окно. И я помню, что подумал тогда, что люди эти не в своем уме. Открывать окно в такую ветреную погоду! Но я подумал, что там, наверняка нет больных, потому что иначе они замерзли бы!
— Но там была больная… — медленно произнес Кристоффер, от потрясения чувствуя себя больным.
— Ты сказал, что запомнил руку, открывающую окно, — сказала медсестра, желавшая все знать.
Йоханнес не обратил внимание на то, что это был весьма странный вопрос, и тут же ответил:
— Сейчас припомню… м-м-м… — он сдвинул брови, пытаясь сосредоточиться. — Рука… Мне показалась, что она была смуглой… Но я точно не помню…
Кристоффер бессильно привалился к стене.
Никто не обронил ни слова. Все были явно растеряны, никто толком не знал, как разрешить эту проблему.
— Ты порвал вчера с ней, не так ли? — еле слышно произнес главный врач.
— Да.
— И она знала о твоей заботе о Марит?
— Да.
Они говорили предельно тихо, чтобы их не могли услышать пациенты.
Наконец Кристофферу удалось взять себя в руки.
— Я пойду к Марит и посижу с ней, — сказал он. — Ты без меня справишься?
— Да, конечно, — ответил главный врач. Поблагодарив Йоханнеса, они вышли в коридор. Повернувшись к нему, главный врач сказал:
— Я займусь этим, Кристоффер. Я знаю, что нехорошо быть злорадным, но теперь советник получит сторицей за то, что лишил больницу дополнительных ассигнований!
Кристоффер не мог принимать участие в этом триумфе, он чувствовал себя физически больным, опозоренным и несчастным. У него все болело внутри.
В этот вечер Лиза-Мерета решила нанести Кристофферу более прямой удар. Она пригласила к себе домой своих лучших подружек, и ее родители были уведомлены о том, что она «порвала с Кристоффером». Когда собрались гости, она с презрением поведала им о том, как он злоупотребляет доверием больницы и в свободное время делает женщинам аборты, за что ему эти бесстыдные распутницы платят большие деньги. Да, ей известно, что к нему обращались и замужние женщины, пожинающие плоды своей неверности.
Поэтому она отказывается иметь дело с таким человеком, придерживаясь строгих моральных принципов. Порвать с Кристоффером — единственно правильное для нее решение. Она говорила об этом с одним полицейским, теперь ему не отвертеться от штрафа.
Родители ее были шокированы и возмущены и говорили наперебой, как смело повела себя их девочка, как высоко она держит знамя морали, решившись на скандал и унижение, связанные с отменой свадьбы. А подружки ее готовы были умереть от любопытства, им не терпелось узнать имена тех, кто предпринял операцию избавления от плода, но Лиза-Мерета сказала, что будет держать рот за семью печатями. Она добавила, что им не удастся заставить ее выдать эти имена. Это такая грязная история, что у нее нет желания говорить об этом. А ее родители сентиментально восклицали, какая у них удивительная дочь.
Подружкам хотелось узнать больше, им не терпелось узнать, как Кристоффер воспринял разрыв. Лиза-Мерета была центром внимания в салоне Густавсенов. То, что она рассказывала, было всем любопытно!
Склонив голову набок, Лиза-Мерета удрученно, но с обычной своей мягкой улыбкой, произнесла:
— Конечно, он воспринял все это тяжело, бедняжка, он ведь был так привязан ко мне…
— Да, но что он сказал, когда ты поставила его перед фактом? — спросила одна из подружек и получила в ответ сердитый взгляд Лизы-Мереты.
— Тогда он об этом не слишком задумывался, — ответила она. — Едва ли он вообще слышал мои слова, поскольку он стоял тогда на коленях — да, в буквальном смысле слова — и умолял меня, чтобы я не гнала его прочь. Но я была неумолима. Я не потерплю в своей семье таких преступников, тем более, — таких нытиков, как он. Женщины же, вступающие в незаконную связь с мужчинами, должны нести наказание и не отделываться таким легким способом!
Все одобрительно закивали.
Послышался стук в дверь.
— Кто это может быть в такое позднее время? — спросила фру Густавсен. — Где горничная?
Вошла горничная с двумя господами в полицейской форме.
— Но я же не просила вас приходить сюда! — воскликнула Лиза-Мерета, вскакивая с места. — Доктора Вольдена здесь нет!
— Это уж слишком! — воскликнул советник. — Все должно иметь свои пределы! Разве вы не понимаете, что позорите нас в глазах соседей? Будьте добры немедленно покинуть мой дом, или это плохо для вас кончится, обещаю вам!
Но его слова не произвели впечатления на полицейских. Одни из них, вежливо кашлянув в кулак, сказал:
— Нам известно, где находится теперь доктор Вольден, и мы пришли, чтобы арестовать не его…
— Не его? — удивилась фру Густавсен. — Неужели кто-то из слуг… Арестовать? Значит, все так серьезно? Какое же преступление они совершили?
— Никакого.
Нервозно оглядевшись по сторонам, полицейский сказал:
— Не могли бы мы пройти в отдельную комнату?
— Что за чушь! — воскликнул советник. — Не хотите же вы сказать, что кто-то из наших гостей… Нет, знаете ли!.. Убирайтесь отсюда подобру-поздорову!
Полицейские подошли к группе молодых девушек.
— Фрекен Лиза-Мерета Густавсен, именем закона Вы обвиняетесь в попытке убийства фрекен Марит из Свельтена. Обвинение в попытке убийства может перейти в обвинение в совершенном убийстве, поскольку жертва, судя по всему, не переживет этого покушения.
В салоне воцарилась мертвая тишина. Служанка, стоящая в дверях, разинула рот от изумления, но фру Густавсен прогнала ее жестом руки.
Лиза-Мерета покраснела, веки дрожали, словно ей трудно было смотреть в лицо полицейскому. Наконец она заговорила.
— Это просто смехотворное обвинение! Это доктор Вольден надоумил вас, чтобы спасти собственную шкуру!
— Разумеется! — в гневе воскликнул ее отец. — Он не мог смириться с тем, что наша дочь дала ему отставку!
