Безумный бег продолжался очень долго. В глазах уже стояла темная пелена от недостатка воздуха, ноги не слушались, а страх все гнал и гнал вперед немногих уцелевших. Вконец измотанные люди свалились у крохотного ручья, лицом в воду, жадно глотая влагу и смывая ужас ночи. Рассвет они встретили лежа вповалку, кто наполовину в воде, сочась кровью из ран, кто лицом в земле.
Забрезживший рассвет как-будто вынул из холодной могилы. Тáйга приподнялась на руках из ледяной воды, осматриваясь вокруг. Негустые кусты защищали уцелевших после ночного погрома от открытого пространства равнины. Лес остался далеко позади.
Она зачерпнула холодной воды и долго мыла лицо, шею, руки, словно смывая свои видения смерти. Затем стянула рубашку и ожесточенно терла песком со дна тощие бока.
Очнулись и остальные. Щербатый держался за раненный бок, окрасивший кровью траву вокруг него. Огги так и сидел, глядя на окровавленное острие своей единственной стрелы. Кайл-наперсточник издал тяжелый стон, когда попытался подняться на раненную ногу. И Скур. Скур стоял на коленях, опустив свою огромную косматую голову в воду.
Пять человек из более, чем двадцати. Пять, что сумели вырваться из смертельного кольца.
— А что, рановато они за нами пришли! — Скур поднял голову, обдав всех каплями воды с косматой гривы. — И громко засмеялся.
Тáйга удивленно смотрела на него, не сошел ли он с ума. Но остальные потихоньку тоже втягивались в его гогот. Сначала Щербатый, держась за свой кровящий бок, потом Кайл и, самый последний очнулся Огги. Он, наконец, перевел взгляд со своей стрелы на остальных и тоже неуверенно засмеялся.
— А ты, малец, думал, что я сдохну? — Скур макнул голову Тайги в воду, удерживая ее там. — Рано еще, слышишь?
* * *
Они оставались у ручья весь день и всю ночь, зализывая раны и отдыхая. Собирали толстых огромных улиток с камней и пекли их на прутьях над еле тлеющим костром. Даже в полусгоревшем виде, улитки все равно оставались жидкими и неприятными внутри, и желудок Тайги активно сопротивлялся такой пище. Остальным, видимо, было не привыкать, и они вполне нормально переваривали скользких гадов.
* * *
Кайл умер на следующее утро. Всю ночь он стонал и метался в бреду. Кроме легкой раны на ноге, стрелой ему пробило грудную клетку. Оставалось только удивляться, как он умудрился уйти так далеко.
Они сняли с его трупа все, что могло пригодиться и засыпали травой возле самой воды. Рана Щербатого больше не кровила. Перетянув себя тряпками от рубашки, он мог сносно идти. Оставалось только решить куда.
— Я возвращаться надумал. — Скур отправил скользкое тельце в рот. — Так сказать, к истокам. — Он нервно хохотнул.
— Кому ты там нужен? Думаешь, твой старик на шею тебе упадет и золотом осыпет? Поди, еще отчехвостит, что жив остался. — Щербатый осторожно разматывал свои тряпки, промывая рану, выстирывая кровь и прикладывая траву.
— Я уже решил. — Скур отбросил обгоревший прут. — Хотите, со мной возвращайтесь. Нет, один пойду. У меня бока целы, не пропаду.
— А мне все равно куда идти. — Огги, которому было только исполнилось восемнадцать, был самым молодым в отряде. И готов был податься куда угодно, лишь бы не оставаться одному и не принимать решения.
«Прям как я».
Тáйга сама ловила себя на мысли, что могла бы сбежать, пока все были заняты своими проблемами. Скуру так вообще на нее наплевать было. Щербатый больше внимания уделял своему боку, чем мальчишке рядом, а Огги весь день был занят тем, что пытался смастерить себе лук из найденной палки и веревки от штанов. Но она не хотела уходить. Не сейчас. Она, так же как и Огги не знала куда идти и что делать. Гунхалл становился все дальше и дальше и вскоре, мог превратиться в призрачную мечту. Да и кому она нужна в Гунхале без гроша, в обносках? Подруга для знатной девицы? Ха! С копьем в штанах ей разве что воду позволят носить.
— А мне один хрен, куда свои кости нести, — Щербатый закончил со своим боком и принялся полоскать кровавые тряпки. — Шлюхи везде одинаковы, а сокровища мои все при мне. — Он похлопал себя промеж ног и глухо засмеялся.
На дороге им попался столб, украшенный двумя висельниками. Кто были эти люди и за что их отправили кормить ворон, уже никто не узнает. Были ли они разбойниками, как Скур со своими друзьями или просто чем-то не угодили местному лорду или солдатам, но Тайге хорошо запомнился запах этих тел, на которые ее толкнул смеясь Скур, гнилое мясо, сходящее лохмотьями и не желающая улетать ворона у одного на голове. Она сидела там все время, пока они проходили мимо, пока остатки «вольной» смеялись, тыкая пальцами в трупы, и пока Тáйга еще много раз оборачивалась на висельников. Она все время была там, неторопливо пируя на людских останках.
Деньги, найденные у Кайла, они поделили. И теперь каждый стал богаче на одну треть его состояния. А мнения Тайги никто не спрашивал. Вольная армия прекратила свое существование, когда ее состав подрезали солдаты. Мог ли пленник этой армии считать себя теперь свободным? Но у Скура, похоже, были свои планы на нее. Отпускать он никого не собирался. Напротив, после ночного нападения, он стал снова внимательно приглядывать за своим трофеем. И вскоре выяснилось почему.
Когда они, грязные и оборванные дошли до ближайшего селения купить припасов и одежду, он приволок ее к себе, пока остальные были заняты поиском таверны и процедил сквозь зубы:
— Думал, я помирать собрался? Рвоты больше не было. Поживу еще. Боги так решили, видишь?
— Какие боги? — Тайге действительно было интересно, что за боги так пеклись о своем питомце, потому что с ее богами у нее таких теплых отношений не сложилось. Но получила только оплеуху в ответ.
Она снова была рядом: была рядом привязанной к его поясу, пока он спал, была рядом, пока он мочился, была рядом, когда он ел и шел по дороге, была рядом даже когда он пыхтел на очередной шлюхе в очередной таверне и позорно обмочилась, когда он оставил ее надолго, привязанной в комнате.
Она ненавидела его. Вся ненависть, питаемая раньше к королю и даурам переросла в острую ненависть к ее хозяину. Именно хозяину, потому что она считала себя рабыней, навеки прикованной к этой туше, пропахшей похотью и дешевым вином. Ночами, не в силах уснуть от бессильной ярости и громкого храпа, она представляла себе, как он подыхает всеми возможными способами: захлебывается зеленой жижей из собственного желудка, ему перерезает глотку Щербатый, не поделивши очередную бабу или просто желающий подраться, как Огги случайно выпускает стрелу себе за спину, где стоит Скур. А самым приятным было видение, когда сама Тáйга, приблизившись вплотную перерезает сонному хозяину горло от уха до уха. Как тот визжит, долго визжит, уже с перерезанной шеей и головой, свисающей вбок, а она стоит и довольно смеется. Такие видения заставляли ее улыбаться во сне и наяву, подавая ему с утра сапоги.
