— Очень разумно.
— Я в честном бою с любым схвачусь, да и в нечестном тоже. Ну а колдовство там всякое, это не по мне.
— Я тебя понимаю.
— Да только вот в деревне все наперекосяк пошло, понимаете? Пока вы не полезли в этот замок, у нас все было чин чинарем. А теперь каждому захотелось узнать точно, что там, собственно, произошло-то? И какие будут отношения между Иллирией и Аласией?
— Политика не по моей части.
— Ну, эту кашу вы заварили, вам бы ее и расхлебать следовало.
Шарм посмотрел на него с досадой.
Медведь развел руками:
— Не то чтобы я смел указывать вашему высочеству, как вы должны поступать.
Принц покачал головой:
— Нет, Медведь, возможно, ты и прав. Дай мне обсудить это с министром информации. Не исключено, что он прольет какой-нибудь свет на ситуацию.
— Что ж, это по-честному.
Они встали, и Шарм хлопнул великана по плечу:
— Для крутого парня, Медведь, ты тот еще дипломат. И вроде бы становишься патриотом своей деревни.
Медведь поскреб в затылке.
— Похоже, ваше высочество, я просто понял, что рано или поздно, а человеку следует обзавестись друзьями.
— Правильно. Спасибо за сведения, Медведь.
— И спасибо за меч, — вставил Венделл.
— На здоровье!
— И не забудь заглянуть в казначейство за вознаграждением.
Медведь ухмыльнулся:
— Не забуду!
Когда волосатый верзила удалился, Энн сказала:
— Ну, он, бесспорно, сменил тон.
— Он совсем не глуп, — сказал Шарм. — Убедился, что ему нас не запугать, и прекратил запугивание.
— Вы отправитесь назад туда?
— Обдумаю попозже. Сегодня вечером у меня другие дела.
— Боже мой! После всего, что произошло сегодня, вы все еще думаете о девушке, которая потеряла туфлю? Почему бы вам просто не отправить ей ее обувь? С посыльным?
— Э… пригласить ее сюда — отличная реклама. Связь с общественностью и все такое прочее. Собственно говоря, придумал это Норвилл. Она будет со своей крестной матерью. Все обещает милую семейную картину.
— Я и забыла! — сказала Энн. — Вам ведь надо заботиться о своей репутации. Как-никак вы ПРИНЦ ШАРМ!
— В самую точку!
* * *
— Мы решили и дальше говорить, что двадцать лет состоим в браке, — поделилась Аврора с Энн. — История эта уже стала достоянием гласности, и она как будто всех убедила. Так к чему вызывать общественное недоверие, вдруг ее изменив? А потому мы с Гаррисоном сегодня вечером поженимся приватно. Сказать правду, это большое облегчение. После последнего фиаско я утратила вкус к пышным свадьбам.
— Еще бы! К тому же зачем вам без всякой нужды омрачать жизнь вашего ребенка пятном незаконнорожденности?
— Вот именно. И во всяком случае, Энн, я от всей души надеюсь, что ты примешь участие в церемонии. Ты была так добра ко мне с первой же минуты нашего знакомства, и я всем сердцем чувствую, что ты моя самая близкая подруга, да нет, моя единственная подруга во всем мире. Я была бы так счастлива, если бы ты согласилась быть моей свидетельницей на свадьбе.
Все это Аврора сказала с глубочайшей искренностью, совершенно забыв, как лишь несколько часов назад они с Энн грызлись, точно два гризли.
— Ах, Аврора, как мило, бесконечно мило с твоей стороны попросить меня об этом, — ответила Энн столь же искренне. — Ну разумеется, я буду твоей свидетельницей. Ты такая замечательная, такая чудесная подруга, что мне кажется, будто мы сестры.
Аврора потискала ее в объятиях.
— Ах, Энн, и мне кажется точно то же!
— Д-е-е-е-рь… — сказал Венделл.
Приглашенные к обеду собирались в салоне, примыкавшем к столовой. Венделл заглянул туда, увидел графа Норвилла, который нервно расправлял галстук, и принца Шарма, который облачился в свои лучшие шелка и расчесывал волосы щеткой, пока они не засияли немыслимым блеском.
— Наша информация об Аласии довольно скудна, — сообщил Норвилл принцу. — Ее жители аккуратно платят нам налоги, никаких хлопот не доставляют, так что не было никакой нужды внедрять туда информатора. Разумеется, теперь, став нашими подданными, они будут охвачены информационной сетью. Однако создание ее, как всегда в подобных случаях, потребует некоторого времени.
— Понимаю, — сказал Шарм.
— На случай, если вы ищете новых подвигов, государь, у меня есть дело о похищении разбойником очень миловидной девицы. Она не принцесса, однако происходит из очень богатой купеческой семьи…
— Ее правда похитили или она бежала с ним?
— Последнее отнюдь не исключено. Но суть в том, что ее близкие убеждены, будто она похищена, и если им ее возвратят, они окажутся в неоплатном долгу у короля.
— Не интересуюсь. Черт возьми, Норвилл, где она? Она опаздывает!
— Пока еще нет, — сказал Норвилл. — После назначенного часа миновало лишь несколько минут.
— Вы думаете, я ей понравлюсь?
— На балу вы ей нравились. Это было очевидно.
— Вы думаете, я и теперь ей буду нравиться?
— Могу лишь надеяться, что на этот раз она не станет выражать свои чувства с такой уж откровенностью.
— Да, конечно, но я хотел бы, чтобы вы обманулись в своей надежде. А самое замечательное в этой девушке, Норвилл, то, что я ни от чего ее не спасал, не избавлял от смерти, не выручал из какой бы то ни было беды. Она ничем мне не обязана, а это значит, что она, когда начала тереться об меня тазом, проделывала это исключительно…
— Из похоти, — докончил Норвилл.
— Ага. Чудесно, правда?
— Нет. И я вынужден указать, принц Шарм, что ни одна из девиц, спасенных вами, тоже ничем вам не обязана. За простое исполнение долга не следует ждать вознаграждения.
— Но вы же сами только что говорили, — вмешался Венделл, — что купеческая семья будет в неоплатном долгу у короля, если принц Шарм вернет им дочь.
— Хм-м-м, да, я это сказал. Отлично замечено, малый! Суть в том, что в политическом смысле вознаграждение это нечто совсем другое, чем в личном плане. И никакие подвиги не дают герою права выходить из границ элементарной порядочности.
— Девица Золия и госпожа Эсмерельда! — объявил лакей.
Все головы повернулись — и остались повернутыми.
Красота, как впоследствии заметит очень известный поэт в куда более позднюю эпоху, заключена в глазу смотрящего. Женщины оценивают красоту по другим меркам, чем мужчины. Женщины судят о красоте по классическому образцу: они находят ее в правильных чертах греческих статуй, в изящной безупречности линий лица и фигуры, в царственной осанке, в гордо вздернутом подбородке. Для них идеал женской красоты — ледяная богиня: предел желанности, но недостижимая.
