Я сидел, наполовину выдвинув меч из ножен, и внимательно прислушивался.
Со стороны далекого периметра доносились едва различимые щелчки выстрелов. Глухо рявкнул далекий взрыв. Будто бы в ответ на него, перебивая тонкий писк вьющегося где-то над головой комара, всего в двух-трех кварталах отсюда громко завыл оборотень. И тишина.
Зловещая давящая тишина, в которой может таится все что угодно.
Я терпеливо ждал… И дождался.
Тихий, едва уловимый скрип повторился. Нужно быть чистильщиком, чтобы услышать его сквозь сон, и иметь за плечами опыт многих десятков проведенных в старом городе ночей, чтобы почувствовать в нем угрозу.
Стараясь не производить лишнего шума, я мягко поднялся на ноги. Тихо прошипела освобожденная от тесного плена ножен холодная равнодушная сталь. Прощупывая взглядом тени, лениво плывущие по освещенному тусклым лунным сиянием коридору, я осторожно скользнул вдоль стены и замер. В двух шагах от меня угольно-черным прямоугольником виднелся в полумраке силуэт наглухо запертой входной двери. И там, на лестничной клетке, кто-то был.
Я стоял, держа меч наготове…
И снова звук. Будто чьи-то когти мимолетно скользнули по железу. Просто скользнули, не пытаясь за что-нибудь зацепиться, не раздирая металл и не царапая, а всего лишь ласково его поглаживая. Потом мягкий толчок, словно находящийся за дверью кто-то навалился на дверь плечом. И вновь тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом моего собственного дыхания.
Простояв в коридоре без единого движения минут пятнадцать и не услышав больше ничего подозрительного, я, стараясь уподобиться плывущему в ночи призраку, бесшумно вернулся в комнату. Медленно опустился в кресло.
Высоко-высоко над городом плыла в ночном небе луна. Подмигивали с высот звезды. Ровно мерцала в полумраке лежащая у меня на коленях полоска стали. Поблескивали в лунном свете чешуйки серебряных накладок. Практически неощутимые, плыли по комнате тягучие волны тьмы.
Посторонних звуков больше не было. Что бы ни пыталось войти сегодня ночью во временно занятую мной квартиру, оно ушло… Ушло или затаилось.
Помня о прошедшей ночи и не желая попасть в лапы ночного гостя беспомощно спящим, я до самого рассвета больше не сомкнул глаз. Но никто так и не пришел.
Невероятное это все-таки зрелище: солнце, встающее над старым городом. Первые лучи его ползут по крышам брошенных домов, нежно касаются стоящих прямо посреди улицы ржавых автомобилей, поглаживают растрескавшийся грязный асфальт, выхватывают из тьмы сваленный в кучи старый, никому не нужный хлам, смешиваются с витающим над улицами тонким, едва уловимым ароматом опасности, пронизывают лучами света невидимое облако окутывающего все вокруг зла…
Эпицентр бесконечной борьбы между жизнью и смертью.
Невероятное зрелище. Нереальное. Фантастическое… Красивое.
Только мало кто видит эту красоту. И еще меньше тех, кто может ее, понять. И уж совсем мало у кого найдется время спокойно насладиться ею…
Игнорируя танцующее над горизонтом многоцветье красок, я некоторое время молча смотрел в окно, разглядывая пустой захламленный двор в поисках возможной опасности. Никого и ничего не обнаружив, безуспешно подергал оконную раму. Окно, три десятилетия не знавшее прикосновения человеческих рук, естественно, не открывалось. Тогда я пожал плечами и, отступив на шаг в сторону, нащупал за спиной рукоять меча.
С веселым звоном посыпались вниз осколки, разбиваясь об асфальт, разбрызгиваясь тысячами ослепительно сверкающих на солнце крупинок. Я моментально отступил назад и замер. Но на поднятый мною шум, слава Всевышнему, так никто и не явился.
Выждав для верности минут десять, я вновь обратил свое внимание на окно, которое теперь перегораживала одна лишь решетка, некогда выкрашенная в темно-красный цвет, а ныне облезлая и ржавая. Видимо, для удобства хозяев, обожающих выходить из расположенной на шестом этаже квартиры через окно, решетка эта была оборудована шарнирами и могла открываться. А для того, чтобы держать ее закрытой, был предусмотрен большой амбарный замок… висящий, как ни странно, снаружи.
Искать ключ было бесполезно, да и замок давно уже проржавел насквозь. Поэтому я просто просунул лезвие меча под петли и подналег, истово надеясь, что меч окажется все-таки крепче, чем эта ржавая кустарщина.
Огласив мертвую тишину улицы оглушительным скрежетом, решетка поддалась, и, вывернувшись со своего исконного места, повисла на одной петле, медленно покачиваясь и скрипя.
Я замер. Потом протянул руку, чтобы придержать эту железяку, нависшую над шестиэтажной пропастью в опасной неустойчивости… Не успел.
Вывернув из подгнившего дерева последний крепивший ее ржавый гвоздь, решетка ухнула вниз и с оглушительным грохотом, слышимым, наверное, в другом конце города, врезалась в землю. Между тесно стоявшими домами испуганно метнулось эхо.
А я так хотел спуститься тихо и незаметно…
Ладно, чего уж теперь. Не идти же по лестнице. Тем более что там меня вполне может ждать таинственный ночной скребун. И что-то мне подсказывает, что так оно и есть. Действительно ждет… Вообще-то теперь, после устроенного мной грохота, он может ждать меня и снаружи. Да и еще кто-нибудь под шумок заглянуть в состоянии. Но если я спущусь удачно, у меня, по крайней мере, будет пространство для маневра. А на лестничной клетке не больно-то мечом помашешь.
Подхватив со столика завернутый в грязную тряпицу кинжал и заткнув его за пояс, я выглянул в окно. В последний раз посмотрел вниз. Нагнулся над шестиэтажной пропастью. И, ухватившись за подоконник, повис, нащупывая ногой подходящую опору.
Какой только дурак придумал стеклить балконы… Спускаться ведь неудобно.
* * *
То, что я задумал, можно назвать разве что только форменной глупостью. Идиотизмом в квадрате. Выбраться из города неузнанным и не пойманным очень сложно. Но во много-много раз сложнее на этих же условиях в город войти. Периметр — железобетонная стена, опутанная колючкой и патрулируемая отрядами городской армии — изначально задуман как сооружение, препятствующее проникновению внутрь охраняемой зоны нежелательных элементов, как то: мертвяков, оборотней, вампиров и попавших в немилость чистильщиков. Часть экскурсантов, выбирающихся наружу с целью полюбоваться красотами старого города и при случае подправить свое материальное положение с помощью «валяющихся там прямо на улице богатств», которая выживает, возвращается обратно самым простым и незатейливым способом: через ворота. Их впускают. Помучив проверками и расспросами, навешав подзатыльников, заставив просидеть по полтора-два месяца в карантине, им все же разрешают вернуться к обычной городской жизни. Редко кто из беглецов находит путь внутрь, минуя недремлющее око часовых периметра. Таких путей очень и очень мало. А те, что есть, давно и надежно перекрыты.
