Эно катился по небу медленно, словно увязая в густых жирных облаках, тени неохотно удлинялись. Крэйн сидел неподвижно, сжав голову двумя непослушными руками и прикрыв глаза. Ему казалось, что изнутри его тоже опаливает Эно. Несмотря на то, что он уже долго обходился без воды, пот пропитал плащ насквозь. Но он этого не замечал. Случайные прохожие, оказавшиеся на улице, чтобы справить нужду или зайти в трактир, ежились, как от холода, встречая его мертвый взгляд и видя окоченевшие бледные руки с истончившимися острыми пальцами. Но он был жив. В эти минуты он был жив, как никогда.
Когда Эно стал соскальзывать с неба и прятаться за высоким шпилем тор-склета, он поднялся, легко, словно и не сидел долгие часы на одном месте без движения, натянул поглубже капюшон и зашагал по улице, оставляя заходящее светило по правое плечо. Когда взошел Урт, его темный плащ исчез в лабиринте погруженных в сонную синеву улиц.
Людей было много. Они стояли в лучах набирающего силу Урта и были похожи на одинаковые столбы, расставленные в случайном порядке. Залитые синим светом лица казались непривычно бледными и пустыми, черты — заостренными и резкими. Их было не меньше двух десятков и они стояли возле вала, образовывая на фоне потемневшего неба целую россыпь бледных лиц. Вместо обычного людского гомона над толпой проносился, то разгораясь, то затихая и становясь тише ветра, сухой треск, больше похожий на быстрый стук хитина по дереву, чем речь. Они были насторожены, подозрительны и достигли той степени утомления от ожидания, когда движения становятся резкими и отрывистыми, а глаза двигаются быстро, скачут с одного предмета на другой.
Кэйну показалось, что даже воздух здесь не такой — какой-то жидкий, наполненный медленно скручивающимися струями скрытых за неживыми лицами эмоций. Многие из них по виду не сильно отличались от тех обитателей шалхов, которые пытались растерзать его не так давно — суетливая походка, опущенная голова, грязная мешковатая одежда и какой-то виноватый забитый взгляд сразу выдавали жителей городского дна. Даже неподвижно замерев, они казались поспешными, неровными в движениях. Были и получше, некоторые смотрелись вполне пристойно, но безошибочному острому глазу Крэйна потребовалось одно мгновение, чтобы понять, кто перед ним.
Сброд. Осмелевшая от многочисленности, начинающая ворчать и показывать зубы стая. Не уличные шеерезы, еще не успели, но заготовки — слишком уж выделяются недобро щурящиеся глаза с мрачной искоркой внутри. И руки — Крэйн всегда первым делом смотрел на руки. У большей части собравшихся руки были нервные, быстрые, с узкими от голода пальцами. Такие руки очень хорошо представляются в ударе, быстром, в спину, с зажатым дешевым стисом.
Дрянь. Нельзя было верить этому весельчаку с густыми волосами… как его там?
Тигир обнаружился неподалеку. Почтительно и вместе с тем с достоинством касаясь стремени, он беседовал с сидящим на хегге молодым человеком в блестящем кассе и с эскертами за плечом. Судя по всему, это и был «знатничек», устроитель охоты, Крэйн примерно так себе его и представлял. Он был знаком с подобной породой и лишь удостоверился, что Трис схож с Алдионом гораздо больше, чем ему это казалось сперва. Тонкие черты лица, узкие правильные губы, ухоженные волосы, полуприкрытые глаза, безразлично взирающие на собравшийся сброд. По Крэйну он и скользнули также сухо и безразлично.
— Это тоже мой, — громко сказал Тигир, проследив за взглядом нанимателя. — Из сегодняшних. С виду неказист, но крепок, остолоп, хорошая кость.
— А морду ему где искалечили?
— Вот это не знаю. Главное — чтоб рука не дрожала, а что у него с лицом — то уже не важно, я так думаю. Одобряете?
— Урод и наверняка шеерез. — Родственник шэда флегматично отвернулся. — Но это твои заботы, Тигир. Мое слово — один к десятку, а набирать ты волен хоть тайлеб-ха.
— Воля ваша, — немного дерзко ответил Тигир, демонстрируя толпе, что вовсе не находится в подчинении у этого изнеженного жизнью в тор-склете высокородного скареда. — Один к десяти. А остальное — и правда мое дело.
Толпа одобрительно заворчала, кое-где распороли синеву ухмылки.
Нанимателя не любили. На броню его ледяного презрения приходилось не меньше сорока глаз — прищуренных, с недоброй искрой, взгляды уличной швали, питающейся отбросами тор-склета. Пожалуй, не будь у прохода стражи да возвышающихся за спиной «знатничка» двух высоких теней, могли бы и напасть. Двадцать стисов и уличных укороченных кейров против одного хиляка, пусть и на хегге — не бой, бойня. Тем более на глухой улице возле самого вала, как ни кричи — в тор-склете не услышат. Но родственник шэда не боялся. Он смотрел на толпу с ясной усмешкой на тонких губах, глаза глядели прямо и уверенно. Он сознавал свою силу и превосходство, равно как и то, что ни один из оборванцев не осмелится поднять на него руку. Крэйну стало мерзко смотреть на это красивое породистое лицо, полное достоинства и тщеславия, отвратительную смесь из прекрасного и уродливого.
«А как ты смотрел на чернь? — кольнула в висок зазубренная иголочка. — Ты ведь не часто задумывался о том, как выглядишь со стороны. А теперь смотришь на этого жалкого хлыща, который в былое время ползал бы перед тобой ради одной брошенной улыбки, и завидуешь ему. Да, это зависть. Он смотрит на эту собравшуюся грязную дрянь как положено, они не люди, но он имеет на это право. Он богат, красив и родственник шэда. А ты, хоть полностью разделяешь его взгляд, урод в рваном вонючем плаще с чужого плеча. Ему есть за что презирать эту свору — он по крайней мере еще не сравнялся с ними».
Тигир украдкой ему подмигнул, Крэйн кивнул в ответ. Пожалуй, чтоб у нанимателя не возникло подозрений, придется демонстрировать бурную радость от того, что его взяли в отряд. Нищему бродяге не к лицу принимать подобную милость снисходительно. Будущие загонщики смотрели на Крэйна настороженно и недобро. Любой чужак встретил бы отпор, попытавшись пробиться в эту сбитую голодом и злостью стаю, его же ненавидели и по более простой причине — каждый понимал, что чем больше в отряде человек, тем меньше выручки придется на каждого. Пока Тигир тихо переговаривался с нанимателем, задумчиво изучая ветхие пыльные носки сапог, его подчиненные подобрались, не сводя горящих холодом глаз с Крэйна. Они словно затвердели, редкие движения казались резкими и скованными. К нему присматривались — уверенно, без спешки. Крэйн ухмыльнулся, однако почувствовал, что в груди сжимается нехорошее чувство. Он словно оказался перед лицом стаи хеггов. А ведь могут и разорвать — пронеслась метеором мысль — стражники и не подумают вступиться, а дружинникам это тем более не надо.
