Ознакомительная версия.
Но вообще огневолосая Оласа приглянулась мне с первого взгляда — очень живая, симпатичная, круглолицая, с тёмными, почти чёрными глазищами. Даже россыпь веснушек на носу и щеках её не портила. И за словом в карман не лезет. А делает всё споро, быстро, играючи, как вихрем крутит. С такой рядом должно быть легко. Интересно, сколько ей лет? На вид чуть за двадцать… А тогда почему ещё не замужем?
— Я закончила! — доложила о почищенной морковке.
— Молодец! Теперь порежь соломкой, это в маринад для рыбы.
Потом я чистила полведра неизбежной картошки впрок, к завтраку, затем, хлюпая носом, резала лук, после потрошила рыбу, попутно приглядывая за варящимся рисом… Для меня главным было, что всё это можно было делать, сидя на табуретке, а не на неудобной тряской конской спине — поясница и бёдра продолжали ныть, протестуя против непривычного способа передвижения.
Вернулся Тиваль — сначала с дровами, затем с вёдрами… Последние поставил у самого порога, подмигнул мне и, пока Оласа не засекла, отступил на цыпочках и беззвучно растаял в полумраке коридора. Смылся.
— Ну, всё! Ужин готов, а на завтрак картошку с тушёным мясом сделаем. — Оласа удовлетворённо вытерла покрасневшие ладони о фартук. — Вовремя ты приехала, у Марлины сегодня живот прихватило, ей полежать нужно. А я одна закрутилась с этой ордой проглотов… Сейчас на стол накроем, и можно отдыхать.
— А посуду потом мыть? — удивилась я.
— Это уж сами парни. С парой тарелок каждый справится. Я их особо не балую, а то на шею сядут. В поле себе котелки моют? — значит, и тут могут. Хватит того, что готовим и стираем. Кстати, уборка в комнате — тоже личное дело каждого. Мы только кухню со столовой да Батькин кабинет в порядке держим. Начнут просить помочь — на уговоры не поддавайся, а отсылай прямо ко мне. Да, ты сама-то готовишь хорошо?
— Картошку сварю, мясо пожарю, — отозвалась я. — Ещё бабушка замечательно пироги с грибами и капустой пекла из дрожжевого теста, а я помогала. Но не знаю, выйдет так у меня одной или нет.
— Пироги я тоже вроде умею. Попробуем потом вместе. Пойдём, я тебе бельё для кровати дам и покажу, где мы моемся.
Пока накрывали с Оласой на большой стол в комнате по соседству с кухней, заглянули ещё двое парней — братья Лэш и Лир — лет двадцати, черноволосые, широкоплечие, симпатичные и — судя по интересу в глазах — жутко голодные. Я так и не поняла, кто из них старший, болтали они наперебой и запутали меня совершенно. Закончилось тем, что размахивающая полотенцем Оласа выгнала обоих.
— Летают тут всякие, жужжат, как мухи, — и подмигнула мне.
Я неуверенно улыбнулась в ответ.
За ужином было шумно — патрульные балагурили, смеялись, подкалывали друг друга, вспоминали какие-то давние случаи — то бестолковых путников, застрявших на дороге, то общих знакомых в Суре. Я тихо сидела между Оласой и Тивалем и чувствовала себя не в своей тарелке. А когда ко мне обращались, смущалась и старалась отвечать коротко, односложно.
Очутившись наконец в кровати, долго ворочалась с боку на бок, пытаясь разобраться во впечатлениях, нравится мне здесь или нет? Вот сама не знаю. Я-то думала, мне веселья с разговорами не хватает, как в деревне с подружками было, а выходит, всё не так. Оказалось, что когда все вокруг такие говорливые да шумные, я, привыкшая вперёд не высовываться и без дела рот не открывать, чувствую себя будто рыба на берегу. Так свободно я вести себя не умею. И рассказать мне особо нечего. А то немногое, что было — о Янисе и о том лорде, — предпочла бы не вспоминать.
* * *
Первая неделя пролетела незаметно. Я крутилась с утра до вечера — готовила, стирала, подметала комнаты и двор, кормила кур, стараясь не сидеть без дела и помогая Оласе, и дни мелькали, как спицы в быстро катящемся колесе. На деревьях уже по-настоящему набухли почки, днём маленькими жёлтыми солнышками цвела мать-и-мачеха, там, где уже подсохла земля, пробилась ярко-зелёная свежая трава.
Хозяйство у патрульных было немаленьким — не просто заимка, а настоящая усадьба. Посередине — на самой вершине холма — стоял большой двухэтажный дом из толстенных сосновых брёвен. А ещё была конюшня на два десятка лошадей, скотный двор, курятник, пара сараев для разных надобностей, здоровенный амбар непонятного назначения, имелась даже небольшая кузня, где Онисий лично ковал подковы. Чуть ближе к лесу особняком красовалась свежим срубом новая пятистенка Марлины. Муж её — Форт — был сейчас в отъезде, следил за починкой того самого уплывшего с паводком моста. На опушке же располагалось стрельбище с насаженными на колья соломенными чучелами и намалёванными на липовых щитах кругами мишеней. А на склоне, обращённом к большаку, высилась деревянная обзорная башня: поднимись наверх — и тракт на пару лиг в каждую сторону как на ладони.
С дальней от дороги стороны у подножья холма протекала небольшая речка, звавшаяся Кряквой. Но пока вода в ней была ледяной, а по заросшим бурым прошлогодним камышом берегам хлюпало.
Оласа — я сама слышала — сказала Батьке, что мной довольна.
По ходу чистки картошки я узнала, что у Оласы таки есть жених — как раз один из тех двоих, что отправились на север.
— Алэр всю жизнь тут просидел, вот и захотел мир посмотреть, прежде чем остепениться, — пожала Оласа плечами, с нажимом, даже с неким остервенением, выковыривая глазок. Как изничтожая личного врага.
Гм, похоже, Оласа не больно рада тому, что этого Алэра непонятно куда и неведомо насколько унесло. Я б на его месте поспешила вернуться, пока палёным не запахло.
Ещё я познакомилась с Марлиной, длиннокосой улыбчивой шатенкой лет двадцати. Хотя той было не до меня — ребёночек был беспокойным, без конца брыкался, заставляя Марлу хвататься то за живот, то за поясницу и охать. А до родов оставалось ходить ещё два месяца.
Я немного освоилась, хотя по-прежнему робела, сталкиваясь в коридоре или на дворе с мужчинами. Лэш и Лир держались дружелюбно, здоровались, но большого интереса не проявляли. Может, потому, что меня красавицей ни с какого ракурса не назвать, а может, я им казалась тупой из-за того, что почти всегда молчала и старалась сбежать побыстрее. Зеленоглазый Эста тоже не приставал с вопросами, хотя при случайных встречах подмигивал и иногда забавно шутил. Сама я заговаривала только с Тивалем, и то, когда рядом не было посторонних.
За столом я по-прежнему вела себя тихо. Через несколько дней пришло правильное слово — отстранённо. Словно глядишь с улицы в окно на чужое веселье. Внутри огонь горит, шумят, смеются, празднуют… а ты снаружи смотришь, а сама ни при чём. Интересно, почему так? Может, я ещё не отошла от истории с Янисом?
Ознакомительная версия.
