В волнах на миг мелькнул острый плавник, словно на большой скорости пронеслась касатка и снова ушла под воду. Паромщик перекрестился.
— Неужели Морской Черт?
Альдер вздрогнул, перекрестился.
— Откуда? И в море почти повывелся.
— Так то в море, — ответил паромщик тоскливо. — Эх, снова начнется…
— Что? — спросил Альдер с тревогой. — Что начнется?
Паромщик не ответил, угрюмо тянул с помощниками канат. Пес порычал, метнулся на другую сторону, напугав крестьян до трясучки, порычал и там, провожал взглядом нечто в глубине, видимое только ему. Паромщик поглядывал на пса одним глазом, дважды перекрестился, не выпуская канат из другой руки.
— Если бы это не ваша собака, — сказал он мне с почтительным ужасом, — я бы решил, что это и есть Призрачный пес! Говорят, только он истребляет Морских Чертей, водных стариков и даже перед самим Морским Удавом не отступит…
Я сказал легко, хотя внутри все затрепетало и сжалось:
— Нет, это моя ласковая домашняя собачка! Она мне тапочки приносит. Бобик, ко мне!
Пес метнулся на зов, бухнулся передо мной толстым задом, глядя преданно и с мольбой: ну прикажи что-нибудь! Ну вели куда-нибудь сбегать для тебя, хотя бы палку брось на тот берег! Или хошь я для тебя удавлю вон того в воде?
Я почесал, погладил, крестьяне крестились и с облегчением вздыхали. Многие, воспользовавшись вынужденным простоем в делах, просили у брата Кадфаэля благословения, он осенял всех размашистым крестным знамением и говорил о кротости и всепрощении.
Наконец паром ткнулся в причал из бревен на том берегу, крестьяне тут же хлынули на берег, прервав внеплановую церковную службу и забыв о своем христианстве до встречи со следующим попом или монахом, мы осторожно свели повозку и снова пустились по довольно утоптанной дороге, хотя это и Дикое Поле.
Почти от самого причала колея повела мимо цветущего села, что вытянулось в линию вдоль дороги. Мы держались вблизи повозки, нападения не опасались, слишком уж по-фламандски толстые зажиточные женщины, неторопливые мужчины, тучные поля и сады, где под каждой ветвью подпорка, чтобы те не обломились под тяжестью яблок, груш, слив.
Альдер огляделся, из мощной груди вырвался горестный вздох:
— Хорошо живут… За такую жизнь полжизни отдать не жалко.
— Нехило, — согласился я.
Брат Кадфаэль покачал головой.
— Все мирское — тлен…
— Тлен? — возразил Альдер. — Жить вот так и есть счастье!
Брат Кадфаэль, подумав, согласился:
— Ты прав: чтобы стать счастливым, достаточно просто не знать, что такое счастье настоящее.
— Брехня, — ответил Альдер уязвленно. — А вы как думаете, ваша милость?
Я не хотел ни с кем спорить, ответил уклончиво:
— Счастье — это не когда у тебя все есть, а когда тебе ничего больше не надо. Хотя если тебе совсем ничего не надо, то скорее всего ты труп. Вот такая философия, если ее приложить к реальной жизни.
Альдер довольно заржал, брат Кадфаэль посмотрел с укоризной. Я сказал примирительно:
— Разница между ребенком и взрослым человеком в том, что ребенок ищет счастья, а взрослый избегает несчастий. Альдер же ищет богатства, чтобы убедиться, что не в деньгах счастье.
Брат Кадфаэль покачал головой.
— Будьте осторожны. Навалившееся громадное счастье может и задавить.
— Да, — согласился я, — я такое видывал… А вот даже самое громадное духовное богатство налогами не облагается. И отнять его нельзя.
Он посмотрел на меня с благодарностью. Молодец я, мелькнула мысль. Я становлюсь настоящим политиком. Среди этих простых и прямолинейных так нетрудно быть прожженным политиканом, умелым лавировщиком и манипулятором.
Далекие горы пылают, подсвеченные снизу спрятавшимся солнцем. Вершинки горят, как бенгальские огоньки, от них сияние, а над ними красная заря на половину неба. Облака сгромоздились в нечто многоэтажное, застыли, пугающе неподвижные, снизу красные, сверху лиловые. Воздух поредел, утратив тени, ни ветерка, всюду-всюду верещат кузнечики.
Альдер все чаще вырывался вперед, эти места все еще знает, с вершины одного из холмов помахал рукой:
— Город!.. Спать будем на чистых простынях!
Я сделал мысленную зарубку, Альдер тоже, как и Клотар, уже не ищет счастья в ночевке среди степи у костра на камнях. Уже понял, что на мягкой постели да чтоб еще и простыни чистые — это перевешивает стремление куда-то мчаться, искать сокровища, драться за них, а потом удирать, прижимая к груди мешок с добычей.
— Следите за повозкой, — крикнул я ему в ответ.
— А вы? — крикнул Альдер.
— Проверю дорогу, — ответил я бодро. — Насчет мин, как Фатима.
Я свистнул псу, Зайчик бодро ударил копытами, заржал, показывая, что все понял, можно не приноравливаться к остальным, пошел красивым галопом по дороге, копыта стучат все чаще и чаще, стук превратился в барабанную дробь, а потом и вовсе перетек в странный шелестящий звук. Я некоторое время прятался в его гриве от жуткого урагана, через который ломился Зайчик, в ушах рев, наконец прокричал:
— Все-все, сдаюсь!.. Медленнее, еще медленнее!
Зайчик перешел на простой галоп, а затем и вовсе на рысь. Пес несется в двух шагах слева, глаза горят азартом, пасть распахнута так, что должна бы тормозить, как с раскрытым зонтом навстречу ветру, лапы слились в серую мерцающую полосу.
В полумиле впереди крупный город за высокой крепостной стеной, ворота распахнуты, телеги въезжают по одной, никто не проверяет, стражники чешут языками, никто не смотрит, что на этих тяжело груженных повозках, так и троянского коня можно завезти…
Я постоял, поглядел, а когда оглянулся, далеко-далеко облачко пыли, это мой отряд спешит успеть под защиту городских стен до ночи. Стражники посмотрели и на меня с ленивым интересом, не часто видят таких крупных ребят на огромных конях, да еще и собака очень уж великанская, даже не поймешь, что за порода.
— Ворота когда закроются? — спросил я. — Дело в том, что во-о-он там везут знатную госпожу, ее уж никак нельзя оставлять ночевать в поле!
Стражники переглянулись, один сказал с хитрой усмешкой:
— Если даже не успеете, то есть ключ, которым открывают любые ворота.
Я посмотрел на небо, начинает лиловеть, выудил золотую монету и бросил тому, кто выглядел постарше.
— Постарайтесь не закрывать, пока она не подъедет. Хорошо?
— Не беспокойтесь, — ответил старший, он уже разглядел, что у него в ладони, в голосе искреннее почтение. — Дождемся!
Назад я пошел обычной рысью, не стоит всем знать, что мой Зайчик развивает скорость большегрузного автомобиля на хайвее. Ветер снова в лицо, хотя скачем в обратную сторону, но теперь легкий такой ветерок, как напоминание, что живем на дне глубоководного воздушного океана, где на каждый сантиметр наших тел давит чертова уйма тонн, и если нас поднять повыше, то разорвет, как разрывает глубоководных рыб, поднятых со дна Тихого или Великого.
