— Отведи меня к моему другу, — попросила Алику.
— Не велено, — отказала та, засунув палец в нос и с удовольствием поковыряв в нем. — Впрочем, почему бы и нет. Пошли! — Она вскочила на ноги. — Дом заодно покажу.
Тая едва успела отслеживать переплетение коридоров и лестниц. Изредка Алика показывала на какую-то дверь и бросала:
— А это комната хозяйки.
Или:
— Парадная зала.
Или:
— Тут хозяйская дочь жила.
А потом они подошли к библиотеке.
— Можно внутрь? — Голос Таи трепетал.
Служанка безразлично повела плечами, но дверь отворила.
Тая онемела от обилия стеллажей, полок, книг, канделябров с горящими свечами и запаха знаний. Вот бы тронуть эти страницы, вычитать в них особое содержание. Переплести буквы.
— Даже не думай, — оборвала её немой восторг Алика. — Если ты что-нибудь стянешь отсюда, тебя вздернут.
— Не собираюсь я ничего воровать, — оскорбилась Тая. — Я люблю читать.
— А ты умеешь? — не поверила служанка. — Ой, да брось! — заржала она, когда Тая медленно опустила голову в кивке. — Я вот тружусь у благородной особы, а кроме десятка слов, и не знаю ничегошеньки. А ты читаешь?
Тая промолчала, хотя подмывало взять первую попавшуюся книгу и доказать этой надменной особе, что она не хуже, что всему обучилась сама.
Но незачем. Какая разница, умеет Тая читать или набивает себе цену в глазах служанки? Пусть та считает так, как хочет.
Кинув на библиотеку прощальный взгляд, Тая поплелась за Аликой дальше по коридору.
— Здеся лежит хозяйский сын, — палец служанки показал на дверь по правую стену, — а вот тут твой друг.
Тая хотела войти, но едва приоткрыла дверь, как услышала Леневру.
— Напомните, где вы родились?
— Я из Затопленного города, — пустым голосом ответил Иттан.
Тая, сама не понимая, почему, остановилась и шикнула на Алику, которая попыталась дернуть за ручку. Та от недоумения замолчала и тоже прислушалась.
— Я благодарна вам за спасение сына. — Впрочем, особой благодарности в тоне не звучало. — Что вы хотите в оплату ваших услуг?
Иттан не колебался.
— Ну а что может хотеть человек моего достатка? Конечно же, денег.
— Я заплачу сполна, — пообещала Леневра и отворила дверь, едва не припечатав той подслушивающую Таю. — Прошу прощения, — хмыкнула она, а Тая пристыженно покраснела.
— Это она сама… я просила остаться, а она… — затараторила Алика.
Тая шагнула внутрь комнаты. Иттан лежал на громадной кровати, застланной простынями цвета молодой травы. Его глаза смотрели в потолок, но когда Тая сделала боязливый шажок вперед, мужчина отреагировал улыбкой:
— Ну как тебе здешний прием?
— Ты меня видишь?! — обрадовалась Тая, но после столкнулась с абсолютно слепым взглядом.
— Я помню звук твоих шагов, — сказал Иттан, вздыхая. — Получи у Леневры Рене деньги, и можем идти.
— Почему ты не сказал ей…
— Что я граф? — Иттан прикрыл веки; ресницы тенью упали на изнеможенное лицо. — Я расскажу тебе позже, но, поверь, теперь я — никто.
Кольнуло в сердце. Тая упала на краешек кровати и, чтобы смести прочь печаль и тревогу, долго сидела рядом с Иттаном, рассказывая ему, насколько велик дом.
— А книги! — она глотала окончания. — Их столько! Десятки! Нет, сотни! Нет, что больше сотен?
— Тысячи, — подсказал Иттан, поглаживая запястье Таи.
— Да-да, тысячи! А ещё я ела пирожное. Оно такое… невкусное, — призналась и тяжко выдохнула. — Я-то ожидала, что оно будет очень сладкое, а оно почти безвкусное.
Иттан рассмеялся.
— Зачастую в этой части города ожидания не соответствуют действительности.
Тут в дверях показалась Алика.
— Хозяйка зовет, — выплюнула она.
Судя по тому, как служанка пыхтела, пока вела Таю обратно в гостиную, ей досталось за самовольную прогулку.
Леневра вручила Тае мешочек, набитый монетами (девушка постеснялась пересчитывать те в присутствии хозяйки дома, а потому просто привязала на ремень брюк) и сообщила — впрочем, не сильно-то гостеприимно, — что Иттан и Тая желанные гости в доме рода Рене. После она удалилась по — конечно же — неотложным делам.
Когда Тая передала слова Иттану, тот покачал головой:
— Нежеланные. Скажи-ка, тебе есть, куда идти?
— Ну да. — Тая взвешивала на ладошке мешок с деньгами, пытаясь определить, сколько внутри.
— Тогда выходим немедленно. — Он тяжело поднялся, нащупал руку Таи.
Проститься с Рейком не удалось — тот спал под действием какого-то лекарственного снадобья. Потому вскоре Иттан и Тая стояли за воротами. Запах миндальных пирожных и книжной пыли таял под ветрами верхнего города. Вечерело, и звездная ночь расстилалась над столицей.
— И куда дальше? — Тая растерянно огляделась.
— Куда угодно. Главное — не оставляй меня.
— И всё-таки почему ты не рассказал о себе? Почему не попросил связаться с родителями?
Высоченные дома и каменные ограды верхнего города затерялись за очередным поворотом, и неприметная парочка (мало ли бродяг околачивается в Янге) перебралась во владения средней — принадлежащей лавочникам и многочисленным конторам — части столицы. Ставни позакрывали, на двери навесили тяжелые замки. Рыночную площадь на ночь перекрывала стража. Но Тая и не стремилась пойти у всех на виду. Она выбирала самые неприметные улочки и щели.
— Для родителей я перестал существовать в тот миг, когда гарнизон пал, — ответил Иттан. — Пойми, мой отец — не обычный вояка, он лучший из лучших. Солдаты слагают легенды о его подвигах. Король лично вручал ему награды. А тут я…
Он замолчал, но Тая не стала выпрашивать подробностей; чувствовала — сам расскажет. Душу вообще сложно обнажать перед кем-то, будь он чужаком или своим, и нельзя требовать выпотрошить её побыстрее.
— Командующий должен сражаться и погибнуть за свой отряд на поле боя, но я струсил, предпочтя сбежать, — резанул Иттан. — Для моего отца это непростительное преступление. Я должен был умереть со всеми, вот в чем дело.
— Но ты не умер. — Тая погладила ладонь Иттана, будто уверяя себя: он жив, он настоящий. Он не исчезнет, как магический шарик света, зовущийся «светлячком». — Твои родители примут тебя.
— Возможно. — В голосе появилось отрешение. — Но важны не только родители. От общественного мнения не деться, нет. Только не в столице. Дезертирство — это отпечаток на всей карьере, на всей жизни. Дезертиру не найти приличной работы. Ни одна женщина из высшего света не согласится стать его женой. — Иттан дернул плечом. — Да и бес с ней, с женщиной. Но клеймо это не смыть ничем, кроме смерти. Едва я переступлю порог дома, набегут газетчики; люди, некогда звавшиеся друзьями, начнут обходить меня стороной. Не только меня, но и мать, и отца. Зачем жить в вечном угнетении, если можно просто признать: Иттан Берк мертв. Я кто угодно другой. И я живой.
