Магдалена поискала глазами спасительный взгляд Кристера, а найдя, успокоилась и собралась с духом.
– Нет, – жалобно произнесла она, ибо даже энергичное кивание Кристера не могло настолько мобилизовать ее внутреннюю силу. – Доктор Берг и дядя Юлиус были единственными, кто что-то говорил. Сначала, что я больна, а потом, что я слабоумная и нуждаюсь в лечении.
– А твои родители ничего такого не говорили?
– Только, что я ем очень мало.
– И тебя засадили в этот приют? – с негодованием изрекла Тула. – Где кормят ровно столько, чтобы не умереть с голоду! Ну и логика!
– Я знал Магдалену все первые тринадцать лет ее жизни, – сказал Молин. – И всегда думал, что она необыкновенно смышленая девочка. Если она слабоумна, то и мы все тоже.
Она подняла голову.
– Началось с того, что… врач на курорте Рамлеса утверждал, что я больна. Больна и нервна. Что у меня какой-то телесный недуг. И только потом стал называть меня сумасшедшей.
– Погоди-ка, – сказал ей Кристер. – Когда мы повстречались три года назад… Разве ты не говорила, что доктор отказывается слушать о твоих кошмарных снах?
Хейке быстро поднял голову.
– Кошмарных снах?
Магдалена закрыла глаза ладонью.
– Я бы не хотела о них рассказывать.
– А доктору Бергу хотела? Но тебе не позволили?
– Нет, дело не в этом, – тихо произнесла Магдалена и отняла руку от лица. Она была такой маленькой и беспомощной, сидя в центре всеобщего внимания в простом цветастом платьице и с шелковой ленточкой в наполовину высохших волосах. – Я никогда не могла рассказать о снах. Потому что я их не знаю.
Все притихли.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Хейке. Она испытывала доверие к нему, поэтому взглянула прямо в глаза и сказала:
– Я просыпаюсь, оттого что плачу. Но не знаю, почему. Именно это я и объясняла доктору. А он только злился и говорил, чтобы я не несла чепухи. Или что-то в этом роде.
Хейке откинулся назад.
– Скажи-ка… Следует ли понимать тебя так, что ты по-прежнему видишь эти сны? Она склонила голову.
– Все время. То чаще, то реже. Периодами.
– И ничего из них не помнишь?
– Только то, что сердце потом колотится от страха.
– Может быть, лучше вернемся к фактам, – сказал полицмейстер.
– Нет-нет, – произнес Хейке и предостерегающе поднял руку. – Думаю, мы подошли к самой сути. Вы правы, господин полицмейстер, это противоестественно, что отец заточает свою дочь в приюте и забывает о ней, никогда не навещая ее. Как вы говорите: «здесь что-то кроется». Магдалена, ты правда никогда не имела представления о содержании снов?
Она отвела взгляд и выглядела испуганной.
– Очень редко бывают какие-то проблески, но я словно сама их отгоняю. Словно я не должна запомнить этот сон.
– Это важно, – сказал Хейке. – Эти проблески? Ты что-то помнишь о них? Она задумалась.
– Я напугана. Безумно напугана. Это все, что я помню.
Остальные безоговорочно вверили ведение «допроса» Хейке.
– Как давно у тебя эти кошмары? Когда они начались?
Кристер подошел и сел рядом с Магдаленой. Взял ее за руку, потому что она выглядела очень беззащитной и одинокой.
– Не знаю, – ответила она. – Такое чувство, что я их видела всегда. Но это неправда. Возможно, мне было… шесть или восемь лет, когда они начались. Трудно сказать.
– Да, конечно.
Хейке долго размышлял. Его огромная фигура довлела над всем окружающим, а тронутые сединой волосы буйно топорщились, как в молодые годы. Он излучал какую-то жуткую власть.
– Магдалена, ты не возражаешь, если я усыплю тебя? И задам кое-какие вопросы? Пока ты спишь?
Она вопросительно и немного испуганно посмотрела на него.
– Гипноз, – дружелюбно объяснил он.
Когда она еще сильнее испугалась, он добавил:
– Ты ничего не вспомнишь потом.
Магдалена беспомощно и умоляюще переводила взгляд с одного на другого. Но все были столь же озадачены и растеряны, как и она.
– Это опасно? – спросил Молин. – Вредно?
– Нет, абсолютно нет, даже напротив, – заверил Хейке. – Я уже проделывал это раньше, несколько раз! С людьми, которые напрочь забывали свои мысли. В подобных случаях это помогает. Я почти уверен, что кошмары перестанут мучить Магдалену. А мы, возможно, узнаем что-то важное.
– Думаешь, сны имеют какую-то связь с подлым поступком доктора Берга? – спросила Тула.
– Этого мы не знаем. Но почему бы нет? Скажи, Магдалена, ты рассказывала родителям о кошмарах, которые забывались после пробуждения?
Взгляд ее устремился в никуда.
– Я… Нет, не уверена. Но…
– Да?
– Иногда они стояли у моей постели и спрашивали, почему я плакала. Или кричала. Не думаю, что я могла дать ответ. Ведь я сама не знала.
– А ты никогда не видела доктора Берга до поездки в Рамлесу?
– Нет, я увидела его там впервые.
– Ну что ж! Ты согласна?..
Она замерла, сжав руку Кристера. А затем кивнула. Покорно, словно повинуясь неизбежной воле рока.
Было почти за полночь. Но никто не собирался ложиться, даже Томас. Как он объяснял, ему будет гораздо тревожнее лежать в одиночестве и гадать, что происходит.
В комнате зажгли все светильники. Люстра мерцала десятками свечей, а кроме того были внесены большие канделябры.
Магдалену усадили в самое удобное кресло. Она настаивала, что должна держаться за руку Кристера, и Хейке разрешил – но только пока она бодрствует. Как заснет, он должен ретироваться.
Все прочие расселись по комнате. А слуга незаметно встал поодаль.
Хейке сел перед Магдаленой.
Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы погрузить ее в гипнотический сон. Под звук его убаюкивающего голоса некоторые начали клевать носом. В том числе и Кристер. А слуга держался изо всех сил, но все равно чуть не упал, закачавшись, как маятник.
Хейке подал Кристеру знак отойти.
Девочка спала.
– Магдалена, – сказал Хейке. – Тебе тринадцать лет. Ты на курорте Рамлеса. Перед тобой сидит доктор Берг. Ты видела его раньше?
Она слегка нахмурила брови, оставаясь под гипнозом, и нерешительно произнесла:
– Да.
Остальные придвинулись ближе. Она ведь только что это отрицала!
– Теперь тебе двенадцать лет, Магдалена. Твой день рождения. Что происходит? Они заметили слабую улыбку.
– Дедушка подарил мне щенка. Он такой чудный. Терьер, как мне сказали. Я назову его Саша. А недавно у меня появился маленький братик. Он очень милый. Он мне нравится. Лицо ее погрустнело. – Но мне не разрешают к нему притрагиваться. Они боятся за него. Отец даже не смотрит в мою сторону. Он и раньше не обращал на меня внимания, а теперь я для него просто не существую.
Слабый стон вырвался из груди ее дедушки Молина. Хейке продолжал:
