Глава четвертая
В комнате было жарко натоплено, и красноватые отблески пламени плясали по стенам. За застекленными окнами было темно. Две стены занимали полки, уставленные горшочками, кувшинами и ларцами всевозможных форм и размеров. Вдоль третьей на разных уровнях были натянуты многочисленные веревки, на которых висели пучки высушенных трав, источавших незнакомый аромат, настолько густой, что различить составлявшие его запахи смог бы только настоящий знаток своего дела. Четвертая стена представляла собой огромный камин, и пламя, в нем пылавшее, служило единственным источником света. Прямо перед камином в полу была вырублена неглубокая круглая ванна, наполовину заполненная красноватой жидкостью, от которой поднимался благоуханный розовый пар.
Рядом с ней, на просторном, но невысоком каменном подиуме, застеленном шкурами, неподвижно лежал человек.
Бесшумно отворилась тяжелая дощатая дверь, и в комнату вошла Деркэто. Выглядела она, как всегда, ослепительно, но теперь в ее облике появилось что-то новое, как будто красота ее стала мягче и теплее — человечней.
Кожа цвета темной бронзы посветлела, приобрела золотистый оттенок, взгляд сделался чуть рассеянным, лицо обрело выражение мечтательности, движения — плавность.
Она остановилась у входа, с любовью глядя на лежавшего мужчину. Следом в комнату впорхнули четыре девушки, юные и свежие, как солнечный весенний день. Тихий девичий смех и торопливое перешептывание заполнили комнату, и сердце богини учащенно забилось.
Затем, опираясь на длинную суковатую палку, в комнату вошла древняя старуха со сморщенным, хотя и не лишенным приятности, лицом. И у старухи, и у девушек на головах виднелись недлинные, но заметные рожки.
Девушки обступили распростертого на шкурах Конана, и их восторженное перешептывание стало громче.
— А ну, хватит галдеть! — добродушно при крикнула на них старуха.— Снимите с него повязки,— уже спокойнее проворчала она,— посмотрим, что там.
Девушки, выслушав указания, забрались на огромное ложе и засуетились возле лежавшего на ней великана, рядом с которым сами казались просто детьми. Полосы материи виток за витком ложились на постель, образовывая огромный ворох. Когда работа была закончена, девушки замерли в изумлении и покраснели.
— Брысь отсюда! — беззлобно приказала старуха.
Все четверо с хохотом бросились вон. Дверь за ними закрылась, но некоторое время еще можно было слышать их голоса. Они делились друг с другом впечатлениями, которые были столь откровенны, что только присутствие рядом почтенной Гоготы остановило Деркэто от того, чтобы выбежать следом и наказать бесстыдниц.
— Рогачки — что с них взять! — Старушка с улыбкой посмотрела на Деркэто, и на ее добродушное лицо легла легкая тень удивления.— Да ты ни как и впрямь влюбилась, милая? — Она пристально посмотрела в глаза своей воспитанницы, которую помнила еще такой же безрассудной шалуньей, с той лишь разницей, что Деркэто тогда принадлежала к человеческому племени.— Любовь — опасное чувство девочка! Она может вознести до небес, но с той же легкостью способна погубить даже богиню.
— Мне все равно,— с улыбкой ответила Деркэто.
— Итак, Богиня Страсти влюблена.— Вздохнула Гогота, но улыбка так и не покинула ее лица.— Ну что ж, давай посмотрим, что с твоим избранником.
Деркэто вздрогнула, словно от удара,— и как только она могла забыть о нем! — и шагнула вперед. Разбитая нога выглядела вполне нормально, но самое главное — страшная рана на груди затянулась.
— Давай-ка, милая,— напомнила о себе Гогота,— переверни его на спину. Мне, старухе, такое не под силу.
Безукоризненно сложенная Деркэто никогда не отличалась ни ростом, ни физической силой. Рядом с гигантом киммерийцем она выглядела котенком и потому с великим трудом смогла выполнить просьбу старухи. Стали видны еще две раны. Одна неопасная, протянувшаяся вдоль предплечья, зато вторая… Нанесший ее Посланец надорвал киммерийцу спинные мышцы и задел три ребра. Правда, теперь борозду на спине уже покрывала новая кожа, а рана на руке по сравнению с остальными выглядела просто царапиной.
— Ну как он? — Голос Деркэто дрогнул.
Конан давно находился вне опасности, но она до сих пор не могла говорить о происшедшем без волнения.
— Я думаю, он здоров,— ответила Гогота, окинув быстрым, но внимательным взглядом лежавшего гиганта.— Да ты и сама это видишь!
— Да, вижу,— согласилась богиня,— но во врачевании тел и душ тебе нет равных.
— Можешь его будить,— с улыбкой разрешила старуха.
—Наконец-то!
— Он должен принять укрепляющую силы ванну,— добавила целительница и удивленно взглянула на молодую богиню: — Что же? ты медлишь?
— Мне страшно,— прошептала Деркэто.
— Ладно, ладно,— Гогота погладила ее по руке,— не буду смущать тебя,— добавила она, направляясь к двери.
Деркэто осталась одна, но так и не сдвинулась с места. Неужели ее беззвучные мольбы услышаны Роком? Неужели не зря она незримой тенью пробралась в пещеру?
Богиня вспомнила, чего стоило ей, не вмешиваясь, наблюдать за поединком, как восторг после первой победы почти мгновенно сменился чувством обреченности и с каким трудом она подавила в себе желание броситься на помощь. Наверное, только сознание того, что это было бы концом и для него тоже, помогло ей сдержаться, и, как оказалось, не напрасно. Мороз пробежал по коже, когда она вспомнила охвативший ее ужас, едва только начал рушиться изрытый кавернами свод пещеры, как медленно умирал, словно растворяясь в воздухе, Посланец и как она рвалась к Конану, но не могла пробиться сквозь невесть откуда взявшийся щит. Она вспомнила, как закричала в тоске, когда поняла, что еще немного — и уже не сумеет извлечь из-под камней бездыханное тело возлюбленного. Она вспомнила свою внезапную радость, когда это все-таки удалось сделать, и так же стремительно сменившее ее отчаяние, когда увидела, как всемогущая Гогота качает седой головой, решая, удастся ли ей раздуть ту крохотную искру жизни, что еще теплилась в этом полутрупе с развороченной грудью.
Деркэто смахнула с ресниц набежавшие слезы и тихонько позвала: — Конан! Конан!
Это был чуть слышный шепот, но столько чувства она вложила в свой робкий призыв, что веки киммерийца затрепетали и мгновение спустя он открыл глаза.
— Ты!
Он легко поднялся, словно и не было тяжелой и долгой болезни, словно не висела его жизнь на чувствительных весах Рока, а стрелка не дрожала на шаткой грани между жизнью и смертью.
— Ты! — повторил он, потянулся к ней и нежно обнял.
— Оставь, не трогай меня…— шептали ее губы, а руки крепко обнимали варвара.— Ты еще слишком болен.
