— Ладно, братка! Ты про дорогу-то лучше скажи. Где она?
— Там, да-альше, — Глебка шмыгнул носом и медленно поднялся со снега. — Пойдем, Митря! Это же наша дорога… Знаешь, я ведь этой ночью тоже голоса слышал… Совсем близко, как будто из-за дерева. Благовесть-то какая… а? Стоящее дело!
И в этот момент Митряха в ужасе замер. Что-то тихо хрустнуло в кустах, а затем еще несколько раз — чуть подальше.
Приехали!!!
Этого путники никак не ожидали. Волки подошли совершенно бесшумно. Ступая по своим тайным тропам, они научились подкрадываться к жертвам на очень короткие расстояния, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Этому учит голод. Голод и естественный отбор.
Волков было немного — пять или шесть, — но обессиленные путники перепугались всерьез. Вожак стаи, огромный косматый зверюга, с глухим рыком шел на Глебку; остальные вышли из кустов и выжидающе замерли среди деревьев.
— Ух, Митря! Волчище-то… — Глебка ошалело попятился назад.
Митряха не растерялся; выхватив завернутый в газету нож, он закричал и кинулся на выручку товарищу. Раздалось сдавленное урчание, и вожак рывком бросился на человека.
Старшой целился в темя. В последний момент нож скользнул по черепу и, срезав лоскут кожи, вышел возле уха хищника. Кровь брызнула на снег. Митряха снова замахнулся, и следующий удар пришелся в морду. Вожак завыл.
В тот же миг второй волк прыгнул на спину Глебке. Тот рванулся, сбросил зверя, но зверь успел вцепиться зубами в тулуп.
— Глебка!!! Лупи их, братка!!
Волки быстро сжимали кольцо. Вожак, мотая окровавленной головой, отскочил в сторону и завертелся на месте, пытаясь унять острую боль. Старшой схватил с земли палку и швырнул ее товарищу.
— Держись!
Оголодавшие звери перли отовсюду. Путники отбивались чем могли: палками, ногами, кулаками, ножом. Больше всего, конечно, помог нож. Под его ударами волчья шкура превращалась в лохмотья, а снег чернел от кровавых брызг…
Через четверть часа резня закончилась. Двое волков остались лежать со вспоротыми животами. Остальные, лишившись нахального вожака, поспешили убраться восвояси. Митряха с удовлетворением осмотрелся по сторонам и произнес:
— Эх-ма!.. Наделали делов! Да-а-а…
…Уже начинало светать, и впереди между редких елок показалась широкая просека, — по всей вероятности, дорога. Митряха зашагал к дороге.
"Правильно волки напали. Они возле тракта стерегли. Понимают, стервы, где засады устраивать".
Дорога была хоть и широкая, но совершенно безлюдная. Во всяком случае, на ней не сохранилось никаких следов — ни конных, ни санных. Митряха кое-как выбрался с обочины на проезжую часть и остановился подождать Глебку.
В рассветных сумерках на тракте было неуютно. Сильно кровил прокушенный палец, и ужасно хотелось пить. Старшой не был полностью уверен в этой дороге: конец ее терялся где-то в снежном тумане.
— Глебка, чего ты там?! Выходи же!..
Из придорожных кустов выкатилась темная фигура и грузно заковыляла к дороге. Митряха подпоясал кушак, высморкался и стал ждать.
Обман раскрылся только тогда, когда фигура вышла на обочину: Глебка съежился, замутился, и черное облачко, грязное как сажа, медленно заструилось по нетронутой снежной глади.
…Старшой стоял долго. Начал замерзать.
Больше из леса никто не вышел.
— Чего ж ты их не лупи-и-ил-то?.. — пропел Митряха и закрыл рукою лицо. Его затошнило. Чтобы не упасть, он повернулся и медленно побрел по дороге. В голове бессонной цикадой звенела мелодичная бессмыслица:
Тилли-тилли, ляу-ляу…
улли-улли, ау-ау…
милли-килли, ау-ау…
С тонкого лезвия ножа капала на снег волчья кровь.
Он дойдет. Должен же хоть кто-нибудь дойти.
Хоссы медлительны.
Они появляются из пустых углов. Никогда, никогда не оставляйте углы пустыми. Если не хватает шкафов — поставьте хотя бы тумбочку. Свечку на ней зажгите или ночник какой.
Хоссы — нет, не боятся. Но свет уплотняет пространство. Тьма — как пустота. Тьма там, где нет света. Можно сказать, там, где есть свет, — уже что-то есть. Там, где только тьма, — нет ничего.
Места соединенья стен — всегда тоньше, здесь можно проскользнуть из одного мира в другой. Свет уплотняет эти промежутки. Конечно, световое уплотнение не является для хосс непреодолимым препятствием. Если они пришли заведомо по вашу душу — они продавят свет, пролезут сквозь него, хоть и с трудом. Но вот случайной жертвой вы не окажитесь, если в пустом углу вашей спальни горит ночник. Точнее, вероятность этого очень мала. Хоссы медлительны и в какой-то мере ленивы. Если не голодны.
* * *
Душным утром, после очередной беспокойной ночи, она все-таки решается снова спорить с мужем. Пилюльки постукивают в пластмассовой коробочке в такт ее словам: от волнения она дергает рукой.
— Марвин, это не отпуск. Это пытка.
Он молчит, как будто ничего не слышит. Прячет глаза.
— Марвин, я все-таки хочу, чтобы ты… Ну раз ты так категорически не хочешь идти к врачу… Это хорошие таблетки, ты напрасно…
— Я же сказал. Никаких снотворных, никаких успокоительных, ничего такого.
Она ставит коробочку на стол и с поджатыми губами идет к холодильнику. Кувшин с водой, лимоны, лаймы, сахар.
— Ну нельзя же настолько бояться побочных эффектов, тем более что их опасность наверняка преувеличена, просто раздута.
— Все. Ни слова об этом. Жена неразумная…
— Марвин, не дури, а? Это предрассудки. Ничего страшного не случится, если ты…
— Отстань. Лучше сделай лимонаду. Жара — с ума сойти.
Она молча готовит лимонад.
* * *
Даже когда хоссы не слишком голодны, они готовы приложить немало усилий, чтобы проникнуть в спальню с особенно ароматными снами — живыми, яркими, подвижными, вскипающими крохотными пузырьками, как эти дурацкие леденцы с содой и лимонной кислотой. Особенно хороши детские сны. У некоторых взрослых тоже бывают такие. Но гораздо, гораздо реже.
Если ваши сны тусклы и одноцветны, течение их медленно, как жидкое стекло, — можете спокойно гасить свет в спальне. Если хоссы не голодны, они не придут за вашими снами.
Впрочем, хоссы голодны почти всегда. Путь от одной жертвы к другой может занять от нескольких суток до пары недель. И тогда хосс не остановит самая яркая лампа, разве что прожектор мог бы их задержать. Но в спальнях не ставят прожектора.
