Река встала от берега до берега. Лишь на далекой отсюда середине еще виднелась длинная черная полоска полыньи, но и она, как было очевидно, вот-вот затянется.
Изольда продолжала колдовать, повторяя магические слова посиневшими губами; ее смерзшиеся волосы сверкали на солнце. Сейчас она больше походила на оживший труп из деревенских легенд, чем на живого человека; лишь пар изо рта показывал, что она еще жива. Ну да, понимал Кай, лед еще должен набрать должную толщину и прочность, чтобы выдержать и коней, и тяжело груженые повозки…
Наконец Изольда замолчала. Простояла неподвижно несколько секунд, словно к чему-то прислушиваясь, а затем махнула рукой, указывая дорогу своей армии:
— Вперед!
Команда прозвучала сипло, так что даже стоявший рядом Кай едва ее расслышал, но Изольда откашлялась и повторила во весь голос, твердо вытянув руку к далекому восточному берегу:
— Вперед!
Армия Любви сорвалась с места. Всадники нещадно хлестали окоченевших коней, пехотинцы, давно притопывавшие на месте в тщетных попытках согреться, побежали по смерзшейся траве, скрипел снег и хрустела замерзшая грязь под колесами подвод… Даже если бы они не получили перед началом обряда строгий приказ преодолеть реку на максимально возможной скорости, мысль о тепле — тепле движения и тепле, ждущем их на другом берегу — гнала бы их так быстро, как только позволяли одеревеневшие мышцы. Тем не менее, огибая двумя потоками холмик с бледным, почти бессильным костром и тремя людьми, они, конечно, не могли удержаться от взглядов в сторону обнаженной фигуры. Но шоу уже закончилось. Телохранительница, на ходу срывая с себя шубу, бросилась к Изольде и закутала свою госпожу, а затем принялась стаскивать с себя сапоги. Вот, значит, зачем она была нужна — не только помочь Изольде раздеться и одеться, но и согревать собственным телом одежду, предназначенную для Госпожи после окончания церемонии (собственные вещи Изольды, сброшенные на каменно-твердую землю, уже покрылись инеем, несмотря на близость костра; телохранительнице предстояло теперь надеть на себя их, и она была счастлива такой честью). Подбежал оруженосец, ведя за собой сразу двух коней — Изольды и Кая. Оруженосец и телохранительница, сама еще полураздетая, помогли едва способной шевелиться Изольде сесть в седло; Каю пришлось обходиться собственными силами, что оказалось не так-то просто не только из-за задубевших мускулов, но и из-за громоздкой шубы. Но, наконец, он плотно обнял коленями теплые лошадиные бока и поскакал следом за Изольдой, уже мчавшейся по льду реки.
Теплеть начало еще до того, как первые всадники достигли середины Обберна, однако первый громкий треск лопающегося льда раздался лишь тогда, когда и кавалерия, и пехота были уже в безопасности на твердой земле. Правда, тяжело груженые повозки, самые медленные и самые тяжелые одновременно, все еще ползли через реку, и копыта лошадей скользили по ледяному панцирю, уже покрывающемуся пленкой талой воды. Если бы не эта скользкая пленка, они бы добрались с хорошим запасом времени, но теперь некоторые кони беспомощно буксовали, и солдатам, уже уверившимся в собственной безопасности, было приказано бежать им навстречу, разбирать с повозок доспехи и прочий груз и бегом тащить все это обратно. Эта мера возымела действие. К тому времени, как ледяной панцирь, подмываемый течением снизу и возобновившимся дождем сверху, опасно истончился и начал раскалываться, на нем не осталось уже ни людей, ни повозок — лишь одна несчастная лошадь, сломавшая ногу.
В целом переправа прошла успешно. Две сломанных при падениях руки, несколько подвернутых лодыжек, само собой, обморожения (довольно многочисленные, но легкие) и перспектива резкого роста простудных заболеваний на следующий день — но никто не провалился в полынью, не был затоптан собственными товарищами, не замерз насмерть и не лишился конечностей. Сразу же на восточном берегу были разложены костры; поскольку топлива не было и здесь, Изольда велела жечь пустые и полупустые повозки; часть груза, которую уже невозможно было навьючить на лошадей, солдатам отныне предстояло тащить на себе. На этом привале их кормили до отвала не только для того, чтобы помочь быстрее согреться и восстановить силы, но и чтобы уменьшить этот груз. Когда костры догорели, однако, им пришлось вновь продолжать путь — снова под дождем, уже не казавшимся теплым, как в первые минуты после мороза, по все той же грязи. Лишь четыре часа спустя они добрались до полуразрушенного поселка — ему досталось больше, чем селениям к западу от Обберна. Отступающие попытались сжечь дома, но, очевидно, устроенный их же правителями дождь помешал этому; крыши, однако, были обрушены или серьезно повреждены чуть ли не в половине построек. И все-таки это место годилось для привала лучше, чем палатки под открытым небом.
— Зачем? — Кай, наконец, получил возможность задать этот вопрос без свидетелей. Изольда блаженствовала, сидя по самое горло в большой бочке с горячей водой, водруженной посреди комнаты единственного здесь каменного и потому почти не пострадавшего дома. Кая она, понятное дело, нимало не стеснялась.
— Это действительно было непросто, — вздохнула она. — Заморозить такую массу воды… я действительно выложилась целиком, без остатка. И мне нужна была вся сила, какую я могла получить. Вся, понимаешь?
— То есть… ты хочешь сказать, что выставила себя напоказ всей армии, чтобы питаться энергией их вожделения?
— Вожделение — раз. Невыносимость зрелища страданий любимой — два. То и другое обострило их чувства ко мне до максимума.
— И они, конечно, не замечают здесь никакого противоречия, — усмехнулся Кай. — Сострадать женщине, стоящей голой на морозе, и одновременно жадно пялиться на ее тело. Как это по-человечески, да. Ну а я все-таки зачем тебе понадобился?
— Единственный мужчина из всех, видящий мою наготу вблизи, а не издали, — улыбнулась Изольда. — Ревность — три. И, сам понимаешь, я могла доверить эту роль только тому, в отношении кого ревность совершенно безосновательна.
— Ага, теперь объясни это им, — пробурчал Кай. — Теперь твои рабы невзлюбят меня еще сильнее.
— Ты в безопасности.
— Кто гарантирует меня от стрелы в спину?
— Те, кому это поручено.
Кай вздохнул.
— Ты сама признаешь, что не можешь предвидеть всего.
— Это война, Кай, — Изольда пожала мокрыми плечами. — Война за власть над всем миром. Конечно, в подобном предприятии нельзя полностью исключить неожиданности. Но пока все мои расчеты в конечном счете оправдываются, не так ли?
— Кстати, о неожиданностях. Почему ты хотя бы не предупредила меня о своем плане? Ты говоришь, что ненавидишь сюрпризы, но, похоже, обожаешь устраивать их другим! Врагам — понятно, но — союзникам?
— Ты бы сказал, что это безумие, — усмехнулась Изольда.
— Как будто тебя бы это остановило! Я, кстати, это сказал.
— Ну ладно, сознаЮсь, — она подняла из бочки ладони жестом шутовской капитуляции. — Мне просто нравится держать людей в тонусе. Заставлять их думать и реагировать на вызовы, а не подсказывать заранее готовые ответы.
— Выходит, — мрачно констатировал Кай, — на сей раз я не прошел тест, раз не разгадал твой план?
— Спишем это на холод и усталость, — примирительно ответила Изольда. — Надеюсь, ты не был слишком шокирован?
— Если ты про зрелище, то нет, разумеется. Голая женщина для меня ничем принципиально не отличается, скажем, от голой лошади. То есть не вызывает ни вожделения, ни стыда, хотя я и могу оценить ее чисто эстетически.
Он ожидал вопроса «ну и как ты оценил меня?», но Изольда ничего не сказала, и он продолжал:
— Но сам поступок… Не знаю, насколько здесь уместно слово «шок», но… В принципе я, конечно, понимал, что ты действуешь по заранее продуманному плану. Но в какой-то момент у тебя был такой вид, словно ты вот-вот упадешь замертво. Я честно не представлял, что голый человек может выдержать такой мороз.
— Ты почти прав, — нехотя призналась Изольда. — Я рассчитывала, что костер защитит меня, но переоценила его возможности, особенно когда стоишь на ледяном ветру с реки. А если бы я сделала еще хоть полшага назад, огонь сделал бы мою задницу похожей на мое лицо, — это прозвучало не как ирония, скорее — как горькая констатация.
