Стивен Эриксон - Полуночный Прилив

Удинаас вгляделся в грунт. — Ничего не вижу.

— Копай. Нет, слева — сдвинь тот камень. И тот. Глубже. Вот. Тяни.

Бесформенный кусок оказался необычно тяжелым. Длиной в палец, суженный к одному краю. Металл, покрытый толстым слоем извести. — И что это?

— Наконечник стрелы, раб. Сотни тысячелетий он полз по берегу. Прохождение веков измеряется случайностью. Глубокие борозды приливов и отливов, следы яростных бурь. Так движется сам мир…

— Сотни тысяч лет? Ничего не могло остаться…

— Да, простое лезвие без магических чар могло исчезнуть. А наконечник остался, раб, потому что он не сдается. Скалывай все, что на нем наросло. Восстанови его.

— Зачем?

— Есть причины, раб.

Ничего приятного в этом не было. Удинаас выпрямился и спрятал обломок в карман на поясе. И вернулся к сетям. — Я не стану орудием твоей мести, — пробормотал он.

В хрусте гальки под ногами ему слышался смех Тлена.

Над прибрежными землями висел дым, словно тучи сели слишком низко и порвали подбрюшья о вершины деревьев.

— Похороны, — сказал Бинадас.

Серен Педак кивнула. Грозовых туч в последнее время не было, а лес сейчас слишком влажен, чтобы гореть. Обычаи Тисте Эдур включали постройку кургана, на который клали бревна, формируя погребальный костер. Сильный жар обжигал покрытое монетами тело до консистенции глины, докрасна раскалял камни могилы. Между языками пламени плясали теневые духи, взвивались с дымом к небу и оставались вокруг погребения после ухода плакальщиков.

Выпрямившись, она протерла лезвие кинжала пальцами и вложила его в ножны.

Настроение присутствующих было неважным. Бурак Преграда не показывался из фургона уже два дня, как и три его нерекские наложницы. Однако поезду наконец удалось спуститься, и впереди лежал широкий, почти ровный тракт к селу Ханнана Мосага.

Бинадас стоял, нетерпеливо ожидая, когда все фургоны въедут на ровное пространство. Она понимала его: ведь кто-то умер в родном селении! От Халла Беддикта не исходило ничего. Он ушел глубоко в себя, словно отыскивая резервы силы перед предстоящими встречами. А может быть, старался вернуть утраченную решимость. Казалось, она утратила свою способность видеть его насквозь. Сама эта постоянная и привычная боль могла стать лишь маской.

— Бинадас, — сказала Серен, — нерекам нужен отдых. Дорога впереди прямая, и тебе не надо оставаться с нами. Иди к своему народу.

Воин подозрительно прищурил глаза. Она замолчала. Пусть думает что думает, неважно, ведь ее порыв был подлинным.

— Она правильно сказала, — отозвался Халл. — Мы не должны тебе мешать, Бинадас.

— Хорошо. Я сообщу Ханнану Мосагу о предстоящем визите.

Тисте Эдур отправился к селу. Несколько мгновений — и его скрыли деревья.

— Видела?

— Я вижу лишь конфликт желаний и обязательств, — ответила Серен и отвернулась.

— Вопрос — что выберешь ты.

Она устало пожала плечами: — О, Халл, это вопрос ко всем нам.

Он подошел ближе. — Но так и должно быть, аквитор.

Удивившись, она отыскала его взор и поразилась неожиданно вспыхнувшей в нем искре. — И как мне нужно ответить? Мы все как солдаты — прячемся за нами же выкопанными валами и рвами. Ты будешь делать то, что считаешь нужным, Халл.

— А ты, Серен Педак? Каков твой курс?

«Всегда один и тот же». — Тисте Эдур не твои игрушки. Они могут выслушать, но не склониться к твоим просьбам.

Он отвернулся. — У меня нет надежд, Серен, только страхи. Пора продолжить путь.

Аквитор оглянулась на нереков. Они сидели или лежали около колес. Со спин поднимался пар. Выглядели они подавленными, но странно равнодушными к судьбе недавно умершего товарища, чья неглубокая могила осталась позади, в мутной грязи, среди корней и камней. Сколько пренебрежения нужно выказать людям, чтобы они сами начали пренебрегать собой? Падение начинается с одного неверного шага, а дальше — нарастающая скорость, вниз по склону, к гибели.

Летерийцы верили в хладнокровные истины. Толчок порождает лавину, и никто не наделен привилегией отойти в сторону. Грань между жизнью и смертью определяется умением находить себе место в потоке всепоглощающего прогресса. Никто не заслуживает сочувствия. И, соответственно, не ждет его от окружающих.

«Мы живем во времена враждебности. Но время всегда враждебно нам».

Снова пошел дождь.

Далеко на юге, за горами, которые они только что перешли, падение Эдур стало предметом тщательного планирования. Она подозревала, что жизнь Халла Беддикта уже принесена в жертву. Там не могли смириться с риском, который он несет, с угрозой измены. Он же сам болтает о ней. Что за ирония — их желания совпали. Все ищут войны. Различие лишь в образе будущего победителя.

У Халла недостанет практической сметки, чтобы провести такую игру и выжить. Она начинала гадать, стоит ли пытаться защищать его…

Крик от фургона Бурака. Нереки устало поднимались. Серен подоткнула плащ, осмотрела лежащую впереди дорогу. Ощутила, что Халл подошел к ней, но не повернула головы.

— В каком храме ты училась?

Она фыркнула. — Храм Турлас, Сокрытые Сестры Пустого Трона.

— Напротив Малого канала. Помню его. Какой ученицей ты была, Серен?

Украдкой глянув в его сторону, она сказала: — Старательной. Даже чрезмерно. Жадной до знаний.

Есть ведомости, в которых отмечают необычных воспитанников. Ты мог бы найти меня в них, и не раз. Например, я держала рекорд по числу наказаний в год. Двести семьдесят одно. Мне была более знакома Темная Комната, чем собственная келья. Меня также обвиняли в соблазнении странствующего жреца. Не спрашивай — да, я была в этом виновна. Но жрец поклялся в противоположном, чтобы защитить меня. Его отлучили. Позже я слышала, что он лишил себя жизни. Но свою невинность я потеряла задолго до этого случая.

Он повернулся к ней лицом. Нереки тронули с места первый фургон. Серен нехотя взглянула Халлу в глаза, выдавила сухую улыбку. — Я шокировала тебя, Беддикт?

— Подо мною треснул лед.

Вспышка гнева… но она осознала, что в его признании кроется насмешка над самим собой. — Мы рождены не невинными, а лишь не знающими меры.

— Полагаю, нас и не удастся измерить.

— По крайней мере в ближайшие годы. Пока внешнее не вторгнется во внутреннее, начав жестокую войну. Мы не рождены для сочувствия — широко открытые глаза и вместе с тем сладкие манеры.

— И ты слишком рано осознала свою войну.

Серен пожала плечами: — Моим врагом был не авторитет, хотя иногда так казалось. Им было само детство. Снисходительность взрослых, стремление все простить. Меня это бесило…