Ознакомительная версия.
— Чик-чирик, — сказал старик хрипло и подбросил парик.
Парик обернулся огромной, старой, линялой вороной. Ворона тяжело опустилась на пол и бросила на старика томный, таинственный взгляд. Потом хлопнула крыльями, поднялась невысоко над полом и зигзагами вылетела из комнаты, скрывшись где-то в лабиринте коридоров. Старик усмехнулся довольно и заковылял следом, забыв, по-видимому, о Руале и о Гарре.
Девочка всхлипнула на своей жёрдочке. Ильмарранен смотрел вслед старику. Его охватило острое, пронзительное, никогда раньше не испытываемое чувство.
Все видели, как невесть откуда явившийся незнакомец вынес из пещеры колдуна похищенную накануне девочку. Все слышали сбивчивый, полубессвязный девочкин рассказ и ни одна собака в деревне не смела теперь усомниться, что на огонёк к Гарану и Лите забрёл великий, могущественный маг.
Когда накрывали столы, когда просили разрешения дотронуться, когда шептались, галдели, заглядывали в глаза и заискивающе улыбались, когда произносили здравицы и целовали руки, ему казалось, что немыслимым образом судьба забросила его в прошлое. Но, засыпая на лучшей перине в посёлке, он вспомнил вдруг слезящиеся растерянные глаза, угловатые стариковские плечи и трясущуюся маленькую голову на широком кружевном воротнике. И снова пронзительная, незнакомая раньше, почти физическая боль сдавила ему горло. Что это, жалость?
Он глубоко вздохнул, повернулся на другой бок — и услышал тихий, издевательский смешок, будто бы внутри головы. Небо, опять. Это похоже на сумасшествие.
Мы покинули замок барона, и через пару дней перед нами распахнулась степь.
Я никогда раньше не был в степи, и на меня сложное впечатление произвели эти огромные лысые пространства, покрытые жёсткой, выжженной солнцем травой. Здесь редки были посёлки, и мы теперь часто ночевали у костра под открытым небом.
Я целую неделю болезненно привыкал к своей роли наживки на крючке, а потом внезапно успокоился и даже испытал некоторое облегчение. Во всяком случае, быть в неведении ещё хуже, а за страхи, иногда всё же меня посещавшие, с лихвой вознаграждали наши изменившиеся, потеплевшие отношения с Лартом.
Днём мы по очереди правили каретой, а вечерами, разложив костёр и поужинав, вели беседы. О Третьей силе, по негласному договору, не было сказано ни слова. Я, расчувствовавшись, вспоминал детство, а Легиар рассказывал смешные и страшные магические байки, главным героем которых был всегда один и тот же человек — я скоро догадался об этом, хотя Ларт называл его всё время по-разному. Вероятно, они были друзья с этим человеком — у Ларта странно светились глаза, когда он говорил о нём:
— У всех бывают дурацкие желания. Я как-то летом заскучал по зиме, взял да и засыпал свой двор снегом… Ну и что? А один дружок мой нашёл вулкан на побережье и взялся разогревать извержение. Не сходи с ума, говорю… Знаешь, что он мне ответил? Я хочу быть лавой. Лавой быть хочу, чтобы почувствовать, как это.
Ларт смотрел в огонь, огонь играл в его глазах, и мне показалось — только на секунду показалось! — что глаза эти отражают свет костра неровно, будто увлажнившись.
— Знаешь, всякий маг рискует, превращаясь во что-то… Чем могущественнее и сильнее твоё новое обличье, тем больше риск, что ты не сможешь вернуться в прежнее. Быть магом не значит быть всемогущим, каждое серьёзное магическое деяние требует усилий, а усилия эти сокращают жизнь даже самых великих… Итак, я сказал ему — не сходи с ума. Зачем тебе эта игра с вулканом? И знаешь, что он мне ответил? Я должен почувствовать, как это.
Он замолчал. В пламени костра я увидел вдруг лес, потом дом, потом фигурку человека в чём-то, напоминающем лодку.
— И он стал лавой? — спросил я шёпотом.
Ларт кивнул:
— Он всегда делал, что хотел. Он влез в вулкан и растёкся по склону, сжигая траву и кусты. Я стоял и смотрел, как дурак… А потом он вернулся в своё обличье. И знаешь, что сказал?
Он снова замолчал, и я вынужден был спросить:
— Что же он сказал?
Ларт оторвал глаза от огня и посмотрел на меня:
— Он сказал: НИЧЕГО ОСОБЕННОГО. И пошёл в какой-то портовый кабачок пить плохое вино и купаться нагишом при свете факелов, и портовые девки визжали, а он превращал их волосы в струйки воды… У каждой девки на голове бил фонтан. Я сказал: пойдём домой. А он сказал — отстань… Если бы кто-нибудь в мире смел мне сказать — отстань!
Огонь затухал, я подбросил веток. Ларт не видел уже ни меня, ни костра — он весь пребывал там, где куражился этот его дружок…
— Ну, теперь ты расскажи, — сказал Легиар после паузы.
Я пожал плечами:
— Да про что же?
— Про что хочешь…
— Ну, у меня брат есть двоюродный… Когда мы были маленькими, и вся семья сидела за столом, и на ужин была рыба-щепка… Знаете, есть такая мелкая, вкусная рыба… Он выбирал на блюде тех рыбёшек, что случайно лишились головы, и делал это незаметно.
Я замолчал.
— А зачем он это делал? — спросил Ларт.
— Чтоб головы не оставались на тарелке… Мать смотрела, кто сколько съел, по рыбьим головам. А у него на тарелке не было голов, и ему давали добавки.
Снова повисла пауза.
— А почему вы не съедали эту рыбу с головами? — спросил Ларт.
— А-а! — протянул я радостно. — Так у щепки-рыбы головы горькие!
Фыркали в темноте наши кони. Догорал костёр.
Через пару дней перед нами замаячили горы, а ещё три дня спустя мы подобрались к ним вплотную. Здесь, в предгорьях, приютился древний и довольно большой посёлок, в котором, как утверждал Ларт, жил старый и могущественный маг. Легиар очень надеялся, что старик знает о Третьей силе больше, чем мы.
Гостиницы в посёлке не было — и не мудрено, мы были здесь первыми гостями за полгода. Встречали нас радушно, и поселковый староста, богатей, любезно предоставил в наше распоряжение один из трёх своих домов.
Уготованное нам жилище помещалось на околице, у самого горного подножья, в достаточно живописном, на мой взгляд, месте. Пока Ларт, по-прежнему в обличье слуги, командовал нашим размещением, чисткой кареты и кормёжкой лошадей, я стоял у калитки и глазел на горы. Мощные, массивные изломы вызывали у меня в памяти то образы сказочных зверей, то воспоминания о слоёном торте, а прицепившиеся к ним кое-где чахлые деревца восхищали своей отвагой.
Потом я перевёл взгляд на горку поменьше, упиравшуюся основанием в дорогу, увидел, как откуда-то сверху по почти отвесному склоны струйкой стекают песок и камушки, и вообразил было, что идёт лавина. Но, подняв голову повыше, я убедился, что камни летят из-под ног человека, спокойно спускающегося по тропе, в существование которой мне трудно было поверить — таким неприступным казался склон. Я задрал голову ещё выше и увидел дом — настоящий дом, прилепившийся к горе, как ласточкино гнездо. Когда я перестал наконец удивляться и разглядывать его, спускающийся человек уже спрыгнул со своей тропки на ровную дорогу.
Ознакомительная версия.
