— Я ее тоже смутно помню, — утешила я свою спутницу. — Да и смотреть там, в общем, не на что было. Мероприятие прошло скомканно и без размаха.
После моей реплики молчание воцарилось надолго. Оно затянулось до нашего прихода к незаметной, низенькой двери, возле которой Айда опять извлекла на свет внушающую уважение связку ключей. Но она не торопилась с отпиранием замка, и я сообразила, что наше совместное путешествие подошло к концу.
Темно-карие глаза женщины вновь наполнились слезами. Мои тоже захотели подхватить дурной пример, но я сурово призвала их к порядку, для острастки пошмыгав носом и поджав задрожавшие губы.
— Куда ты теперь, девочка? — участливо поинтересовалась Айда.
— Домой, — твердо ответила я, изо всех сил стараясь не пустить слезу.
Айда отвернулась к двери, украдкой утирая мокрое лицо передником. Ключ, вставленный в замок до упора, легко провернулся.
— Это сервизная, — инструктировала меня Айда. — Комната проходная: на той стороне будет вход на кухню. Оттуда проще всего выйти в город.
Я кивала. Воспоминания Рисы подтверждали каждое слово Айды.
Прежде чем распахнуть дверь, женщина наклонила мою голову и поцеловала в лоб.
— Храни тебя Единый. — Ритуальное благословение прозвучало как-то по-особенному грустно. Наверное, потому, что это было прощание.
Чьи-то голоса радостно летели впереди хозяев, заставив мою благодетельницу быстро втолкнуть меня в проем и закрыть за падающим телом замок на два полных оборота. Вход на кухню бледным пятном маячил впереди. Мои усталые ноги понесли меня на свет, по возможности стараясь не споткнуться.
Кухня встретила незваную гостью бурной деятельностью, развернутой многочисленной прислугой. Помещение размером с ангар куда логичнее было бы назвать фабрикой, настолько поражали ее масштабы. Милое домашнее название при взгляде на это казалось чистым недоразумением.
Я продвигалась бочком в направлении центральной печи, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Кухарки носились между печами с грацией, которой трудно было ожидать при их формах. Самая большая печь стояла чуть в стороне, предназначенная для согрева кошмарного количества воды, требовавшегося для жизнедеятельности дворцовой кухни.
Раскаленная ручка железной дверцы обжигала пальцы сквозь намотанный на руку передник. Ревущий огонь без следа поглотил узелок, сыто лизнув напоследок языком пламени закрывающуюся заслонку. По упорно плодящимся слухам, именно в этой печи находили свой бесславный конец результаты устранения нежелательных беременностей высокородных дам. Засов с лязгом опустился на прежнее место.
— Кто ты такая и что тут делаешь? — прогремело позади меня.
Моя голова вжалась в плечи, с месторасположением сердца опять начали происходить странные вещи. Тело на подгибающихся ногах развернуло навстречу судьбе.
Судьба приняла причудливое обличье дородного мужчины лет под пятьдесят с обвислыми усами и существенно поредевшей шевелюрой очаровательно пегого цвета. Следы вчерашнего перепоя бледно-зеленым цвели на усталом челе. Кто бы мог подумать, что мне посчастливится встретить самого распорядителя слуг третьего уровня!
«Родня!» Наш любимый дядюшка Арвал — мой и Рисы.
Объект родственных чувств сурово нахмурился в ожидании ответа. Смущенная улыбка растянула мои губы, глаза честно и преданно (читай: не мигая) уставились в область сведения мохнатых бровей. Отработанная в совершенстве за шесть лет ежедневного применения на директоре гримаса сработала блестяще. Собравшийся складками лоб разгладился, щеки расслабленно повисли, и даже плешь самодовольно заблестела. Дядя Арвал всегда считал себя самым умным и слушал тоже исключительно себя, любимого.
— Знаю, знаю, ты новенькая. — Довольство собственной сообразительностью распирало его. — Внучатая племянница старухи Иммы. Еще спит, поди, старая карга? Не стесняйся, девочка, я теперь тебе как отец родной.
«Ну-ну. Родные отцы не имеют таких масленых глазок и не стараются заглянуть родным дочкам за корсаж». Всякие извращенцы попадаются.
Несмотря на отсутствие бороды с сединой, бес с чувством прошелся по ребрам рента, как совсем недавно лестничные ступеньки по моему туловищу. Плодами этого мне предстояло коварно воспользоваться. Раскрыв глаза еще шире и захлопав ресницами, я восхищенно промямлила:
— Как вы догадались?
— Я должен все знать, без меня тут работа встанет. Продукты к Императорскому столу и то я лично отбираю. Никому это доверить нельзя! — Даже его усы важно встопорщились.
— Неужели для самого Императора?! — воскликнула я тоном круглой идиотки.
Еще чуть-чуть — и мне не придется притворяться, совсем привыкну к этой роли, в арсенале имеется даже фирменная улыбка, к которой я не преминула прибегнуть.
Рент самодовольно кивнул.
— Это же такая ответственность! Как бы я хотела принимать участие в таком важном деле. Наверное, мне не справиться…
Глубокий сожалеющий вздох приподнял собственноручно сделанную мной грудь.
— Одной, конечно, не справиться. — Его взгляд не отрывался от передвижений корсажа. — Но я мог бы взять сегодня тебя с собой на рыночную площадь. У тебя нет с утра никаких заданий? Хотя о чем это я, распределяю работу-то тоже я, — самодовольно закончил распорядитель.
— О, рент Арвал, я была бы так благодарна, так благодарна, — со значением промолвила я.
Дядюшке Рисы большего и не надо было, он все понял правильно: девчонке страсть как неохота возиться с котлами, надраивая их круглыми сутками, и она готова на все, чтобы получить работку поприличнее.
— А ты умненькая девочка, далеко пойдешь. Мы это еще обсудим поподробнее. Позже.
Он обеспокоенно взглянул на подпотолочное окошко, чернеющее клочком неба, и продолжил:
— На рынок давно пора. Для Императорской кухни, конечно, отложат самое лучшее, но надежнее за всем проследить самому. Всегда эти торговцы стараются облапошить кого-нибудь. — Мясистая ладонь по-хозяйски потрепала мою щеку. — Дику! — гаркнул он, перекрикивая окружающий гам. — Где этот бездельник?! Торговля начинается чуть свет, а он дрыхнет!
Из лабиринта печей и шкафов появился отчаянно зевающий детина и пробасил:
— Да не спал я, господин, отлучался по надобности, и то ненадолго.
— А то я не вижу по твоим бесстыжим глазам, что ты делал! — рисовался передо мной рент. — Лицо бы потрудился умыть. Стыдно! На Императорской кухне работает такое убожество. И зачем я тебя только держу?!
Каждая собака знала зачем: Дику обладал поистине нечеловеческой силой — мог поднять бричку с лошадью вместе, не напрягаясь. Но при этом был кроток как ягненок и совершенно непригоден к строевой службе. Вот и пристроили его разнорабочим на кухню, тем более что он приходился ренту дальним родственником. Эти воспоминания Рисы пришли ко мне абсолютно органично, но при этом отстраненно и без всякого отторжения, свидетельствуя о моей адаптации к ним, что не могло не радовать.
