Глава 16
Эти горечь и печаль… Эта боль… Этот опустошающий ее дождь…
Он выворачивал Кималу наизнанку. Сокрушал изнутри, так же, как бьющий из земельных недр источник постепенно подтачивает скальную твердыню, таящую его освежающую прохладу от страждущего. Правда, в ее случае животворные воды отчего-то приобретали неизменный смрадный дух.
Слой за слоем дождь снимал рубцовый нарост, старательнонакладывавшийся ею долгое время, чтобы добраться до гниющей раны, скрытой под ним. Медленно, но верно, он обнажал застарелую и уже неизлечимую язву на ее сердце, когда-то оставленную невинными синими глазами близнецов.
В оное время она заглядывала в них с любовью. Находила в их чистой глубине истинную радость, такую всеобъемлющую и открытую, что екало в груди, а затем - в какой-то нежданный миг - начала бесконтрольно тонуть.Когда-то они отвечали ей подлинным очищающим душу теплом, чтобы впоследствии опалить жарким пламенем ненасытных желаний, прорвавшимся откуда-то из глубин их существа.
Отчего их отношение к себе, друг другу, к ней и миру в целом настолько изменилось, Кимала понять не смогла. Она только видела - брат с сестрой перестали восторгаться тем, что окружало их, словно все вокруг в одно мгновение лишилось былого очарования и пестроты красок. Будто серость и блеклость стали довлеть над их восприятием мира, а потому приемыши решили вывернуть его наизнанку, дабы вернуть себе остроту утраченных ныне ощущений и их первозданное разнообразие.
Чего они добились в этом стремлении, Кимале узнать было не суждено. В поисках нового и подвластного только им, близнецы покинули взрастившие их земли. Не раздумывая, они оставили приютившую их женщину и святилище Алэам на милость тлена времен и постепенного распада безнадзорности. Самой же Кимале пришлось наблюдать за тем, какисподволь рушится все, что она любила и мечтала узреть возрожденным - в первую очередь ее вера в искупление и возвращение Даровавших жизнь.
Кимала частенько задумывалась над тем, отчего ее существованиерастянулось на столь долгое время? В том, что бытие это не являлось для нее вознаграждением, женщина не сомневалась. Бесконечная вереница однообразных дней тяжелых и болезненных в своем неизменном повторении, отягощенных повсеместными думами и приходящими с непогодой воспоминаниями - никак нельзя было отнести к благословению.Уже давно, примерно половину отведенного ей срока назад, Кимала стала взывать к Даровавшим жизнь, чтобы те отворили для нее вход в отрог забвения и вечного спокойствия, но этого так и не произошло. Темнота ночи сменялась светлой зарею, и новый день приносил ей новые мучения.
Женщина грустно вздохнула, позволяя закружить себя в стремительном водовороте воспоминаний. Она устало смежила веки, безропотно отворив дверь призракам прошлого, согнанным непогодой к ее обтрепанномужилищу.
Сочтя появлением малышей знаком о возможном прощении, Кимала забрала их из святилища и направилась к ближайшему поселению. Чтобы растить и воспитывать детей, ей необходимо было жилье более крепкое и надежное, нежели горные пещеры, в которых бывшая Хранящая чистоту пряталась по возвращении с морских берегов.
Оставаться с представителями рода Огненных женщина не хотела, возвращаться к своему роду тоже. Она не знала, какой прием ожидает ее в деревнях. Признают ли в ней так и не наполнившийся сосуд? Сочтут ли виновницей отречения Алэам от четырех племен? Захотят ли люди принять ее, или обрекут на участь, подобную той, которая постигла остальных дев-служительниц? На все эти вопросы Кимала не имела ответов, так же, как не обладала уверенностью, что хочет узнать их.
Страх бежал впереди нее, гримасничая и бередя душу, когда Кимала подходила к селению, но она все же заставила себя постучаться в крайний дом и попросить о помощи.
Ее встретил подслеповатый старик - бывший кузнец и старейшина Огненных. Кимала поведала ему, что пришла от Морских кочевников и хотела бы обосноваться поблизости в горах. Что родных ее - мужа и отца - забрало море, и, убитая горем, она решила уйти подальше от мест, которые напоминают ей о невосполнимой потере. Что она хотела бы последовать примеру Удалившихся, ибо душа ее требует примирения с горем и покоя, но так как детей оставить не на кого, решила провести остаток жизни в относительном уединении, вдали от людей и горьких воспоминаний.
В подтверждение своих слов Кимала предъявила старику доставшиеся ей от Тимгара глубоководные раковины, пообещав расплатиться ими за помощь, и тот сделал вид, что удовлетворен ее объяснениями. Она не знала, насколько убедительна была, и поверил ли старец в ее историю - самой Кимале она казалось неправдоподобной - но оказать ей подмогу старейшина согласился. Три цикла они с близнецами прожили в доме кузнеца. Кимала хлопотала по хозяйству, взвалив на себя обязанности почившей владелицы дома, в то время как сыновья старца сколачивали для нее небольшой домишко на скалистом уступе неподалеку от разрушенного храма Даровавших жизнь.
Это местечко Кимала приглядела, когда очищала оскверненное святилище Алэам. Она лично показала его сыновьям старейшины, и пусть ее выбор несколько озадачил мужчин, спорить они не стали, но из-за отдаленности и хозяйственных работ, требующих присутствия мужчин в деревне,становление дома продвигалось довольно медленно, постепенно истощая душевные силы бывшей служительницы.
Всякий день, проведенный Кималой в поселении Огненных, был наполнен боязнью разоблачения. Страх быть узнанной терзал бывшую служительницу Алэам каждое мгновенье, и чем дольше времени она проводила в селении, тем больший ужас испытывала.
Она и сама старалась без острой нужды за порог не выходить, и близнецов не выпускала со двора. Благо те не особо стремились к обществу иных детей, довольствуясь компанией друг друга.
Сейчас, умудренная опытом долгой жизни и тем знанием, что имелось за ее плечами, Кимала могла сказать, что странные это были дети. Удивительные во всех отношениях.
Уже тогда близнецы разительно отличались от остальной селянской малышни. Они не нуждались ни в ком, кроме друг друга. Их счастье и спокойствие заключалась в нахождении сестры рядом с братом, и наоборот.Единственного взгляда оказывалось достаточно, чтобы один из пары понял, что хочет другой. Беспрекословное понимание было их особенностью, отличительной чертой, столь непонятной для окружающих.
Чем бы близнецы не занимались, они всегда делали это вместе. Вместе играли, вместе принимались за еду, вместе засыпали, держась за руки. Никогда порознь, только сообща, точно бы опасались упустить нечто из бытования другого. Они в жизни не ссорились, ничего не делили между собой и все время молчали. Даже разбитые коленки и локти не исторгали из них жалобных криков и слез. Они усаживались рядышком, переплетали пальцы и смотрели, как кровь сочится из ранки, покуда сама Кимала не подбегала к ним и не начинала причитать над покалечившимся.
