— Тебе кажется, что, будь они непослушны, тебе было бы легче с ними расстаться? — Доктор Сахерторт покачала головой. — Пойми, Лейла, милая, дети ничем не больны, это у тебя болит душа. Потому что ты знаешь, как будешь тосковать по своим детям, как тяжела будет разлука. — Она помолчала. — Ведь я права?
— Да. Ты права. — Миссис Гонт глубоко вздохнула. — Но что я могу поделать, Дженни? Я же дала слово. У меня не было выбора. Я поклялась Айше, что, когда она уйдет в иной мир, я приду ей на смену и стану следующей Синей джинн. И произойдет это совсем скоро. Через несколько дней. — Миссис Гонт закусила губу. — Что же я скажу им, Дженни? Что я скажу Джону и Филиппе?
— Ты просишь совета?
— Конечно.
— Скажи им то, что сама Айша когда-то сказала тебе и Нимроду. Когда уходила, чтобы стать Синей джинн. Ты ведь справилась с этой утратой, Лейла? Справятся и они. Просто повтори слова своей матери. И если твои дети хотя бы наполовину такие расчудесные, вдумчивые и понимающие, как ты описываешь, они тебя не осудят. Поверь.
В то утро, когда в своем берлинском особняке скончалась Айша, миссис Гонт поднялась к детям и обнаружила, что они сидят по своим комнатам и читают. Ну, Филиппа еще ладно, но чтобы Джон схватился за книгу с самого утра? Миссис Гонт даже решила пощупать его лоб: не упала ли температура, поскольку у джинн температура во время болезни не поднимается, а, наоборот, падает. Нет, кажется, горячий. Значит, температура нормальная. И все же поведение Джона так насторожило миссис Гонт, что она сунула ему термометр под язык. Все в порядке: 39,6, что на три градуса выше температуры здорового человека и абсолютно нормально для здорового джинн.
— Что-нибудь случилось? — спросил Джон-2.
— Вроде нет, — задумчиво сказала миссис Гонт. — Во всяком случае, с тобой.
— Со мной? — удивился Джон-2. — Я прекрасно себя чувствую.
— Надеюсь, дорогой… Просто ты чересчур послушный… — Она пожала плечами. — Вот и все.
Тут в комнату вошла Филиппа-2. Она теперь повадилась по утрам проверять, нет ли у мамы для нее поручений. Мило улыбнувшись, девочка села на краешек стула. Воплощенная скромность: руки на коленочках, ножки вместе, спинка точно струнка. В точности так, как просит мать. Она даже надела платье, хотя обычно миссис Гонт не удавалось убедить Филиппу сменить джинсы на девичью одежду.
— Вы оба какие-то… ручные, — растерянно продолжала миссис Гонт. — Ну вот, смотри, как ты сидишь, Филиппа. Ты же всегда сутулишься, а сейчас нет. И платье тебя обычно надеть не заставишь. И Джон вдруг перестал пялиться в телевизор и начал читать книги. Все это как-то… неестественно.
— Но, мама, ты же всегда просишь меня не сутулиться, — возразила Филиппа-2.
— И всегда говоришь, что я должен больше читать и меньше смотреть телевизор, — добавил Джон-2. — Ну вот, я так и делаю.
— Да, дорогой. Ты прав. — Миссис Гонт присела на край кровати. Ей все еще было невдомек, что перед ней не ее родные дети, а лишь совершенные копии Джона и Филиппы. — Странно сетовать на то, что вы вдруг стали неукоснительно выполнять все мои просьбы и требования… Конечно странно… Но я как-то… привыкла к тому, что вы ведете себя несколько хуже, чем сейчас…
— Давай уточним, — сказала Филиппа-2. — Ты хочешь, чтобы мы плохо себя вели?
— Нет. — Миссис Гонт смущенно улыбнулась. — Этого я не говорила. Но я не хочу, чтобы вы вдруг переменились до неузнаваемости. Не хочу, чтобы вы утратили свое «я».
Сама того не понимая, миссис Гонт точно определила проблему двойников Филиппы и Джона. «Второе я» — совсем не то, что «первое я». У «второго я» нет души. Впрочем, наличие или отсутствие души у этих детей можно было проверить лишь одним способом: поднявшись с ними на чердак и поставив там каждого перед зеркалом под названием «синопадос». Но это миссис Гонт в голову не пришло. Сейчас ее занимало совсем другое и весьма немаловажное дело: как сообщить близнецам не только о том, что их бабушка умерла, но и что сама она, Лейла Гонт, должна немедленно покинуть дом и семью, поскольку согласилась стать преемницей Айши и, соответственно, следующей Синей джинн Вавилона. Понимая, что Дженни Сахерторт права и нет смысла ходить вокруг да около, миссис Гонт выложила им все новости сразу, то есть поступила точно так же, как поступила много лет назад ее собственная мать.
— Все это означает, что я навсегда покидаю наш дом, — закончила она. — Я должна оставить вас и папу. Отныне я буду жить в Берлине. Ну и в Вавилоне, конечно. Я уезжаю прямо сейчас.
— Да, мамочка, я понимаю, — сказала Филиппа-2, смахивая уместную слезинку. — Ты согласилась ради меня, верно?
— Нет, Филиппа, — сказала миссис Гонт. — На самом деле Айша всегда хотела, чтобы преемницей стала именно я. Не ты, а я. И тебе совершенно не за что себя корить. Ты ни в чем не виновата.
— Да, теперь все встает на свои места, — рассудительно добавил Джон-2, который, разумеется, помнил все, что хранилось в памяти настоящего Джона. — То-то мне казалось, что тогда, в Иравотуме, спасение Филиппы прошло слишком гладко. Теперь понятно, почему Айша нас не остановила.
Большую часть года Синяя джинн живет в Берлине. Но один раз в год, зимой, она отправляется в Иравотум, огромное подземное царство под Вавилоном, где все воплощения Синей джинн уже много веков подряд закаляют сердца.
Двойники близнецов притихли. Они быстро просчитали, как лучше реагировать на эту новость, и справедливо сочли, что сильный всплеск эмоций сейчас вряд ли поможет миссис Гонт. Надо думать о маме, а не о своих чувствах, надо облегчить ей и без того тяжелое расставание. Нельзя быть эгоистами, надо вести себя достойно — ведь все равно ничего не изменишь.
— Ты уже сказала папе? — спросил у матери Джон-2.
— Нет еще. — Она покачала головой. — Я очень за него боюсь. Он не такой сильный, как вы.
Дети даже удивили ее своей выдержкой. Наверно, их сила друг в друге, решила миссис Гонт. Они все-таки близнецы, а вместе близнецы обладают совершенно особой силой, которую никому из неблизнецов не постичь. Миссис Гонт поняла, что за детей можно не волноваться. Зато Эдвард Гонт… о, Эдвард — это совсем другое дело. И как она раньше не почувствовала? Волноваться надо за мужа, а не за детей. Что с ним станется? Как он переживет утрату? Как будет без нее жить?
Все еще полагая, что перед ней ее собственные обожаемые дети, миссис Гонт обняла двойников и поцеловала их в макушки, непривычно благоухающие шампунем. Да, она восхищалась их мужеством, но все же была слегка разочарована. Неужели им нисколько не больно? Не страшно? Неужели они так спокойно расстанутся с родной матерью? Что ж, она тоже не станет плакать…
